— Да-а-а… Противно смотреть на тебя, Пискунов. Жалкий ты человек. — Эт почему ж я жалкий? — Любой алкоголик жалок, — вставил Старухин. — А ты не исключение. Ты бы посмотрел на себя в зеркало. Ты же опух весь. Лицо лиловое какое-то, черт знает что… Смотреть неприятно.
Дверь скрипнула, в зал вошел высокий милиционер с виолончельным футляром в руке. Сидящие посмотрели на него. Потоптавшись на месте, милиционер медленно прошел по проходу и сел с краю четвертого ряда. Черный футляр он прислонил к соседнему креслу, снял фуражку с лысоватой головы и повесил на футляр.
— Сейчас он присмирел еще, — пробормотал Клоков, покосившись на милиционера. — А что он в цехе творит, в раздевалке. — Вы что, видели?
— Тебе сказали, не пререкайся! — качнулась вперед Симакова. — Ты лучше расскажи, как ты Барышникова избил. Или, может, это опять Клоков придумал?
Пискунов тоскливо вздохнул, заложил руки за спину. Милиционер, прищурившись, смотрел на него.
Уборщица оставила ведро со щеткой в проходе и села недалеко от милиционера. — Чего молчишь? Рассказывай. — Да чего рассказывать… Сам он первый полез. Ругался, грозил… А я усталый был, не в духе. — И пьяный к тому же, да? — Ну, может, немного… Пива утром выпил. — И к вечеру не выветрилось? — спросил Клоков. — Хорошее пиво!
Члены завкома засмеялись.
Уборщица показала головой, поправила сползший на глаза платок.
Милиционер, по-прежнему сощурившись, смотрел на сцену. Симакова взяла карандаш, перебирая его, спросила:
— Значит, свое плохое настроение ты выместил на товарище? — Так он первый полез. Обзывался. — Не ври, Пискунов, — перебил его Клоков. — Не он к тебе полез, а ты, ты напился в раздевалке с Петькой Кругловым и стал приставать ко всем. А Барышников тебя одернул. А ты его избил. Вот — свидетель сидит, — он качнул головой в сторону Черногаева. Все посмотрели на свидетеля. Черногаев покраснел. Витька взглянул на красное лицо Сергея и отвернулся.
— Молчишь? То-то. Правда глаза колет. Скажи спасибо Барышникову, что не заявил на тебя. А он имел право. За тот синячище пятнадцать суток дали бы тебе, не меньше.
— А действительно, почему он не пошел в милицию? — спросил Урган.
— Да вот парень хороший оказался. Замял, как будто и не было ничего. — Повезло тебе, Пискунов.
— Таким, как он, всегда везет. — Точно, точно. Везет! — уборщица поднялась со своего места. — Я извиняюсь, конечно, да только вот ведь, — она развела руки в стороны, — сосед у меня точно такой, точно! И как их, паразитов, земля носит!
Она выбралась из кресел, подбежала к сцене и стала загибать узловатые пальцы:
— Не работает нигде! Пьет каждый день! Девок к себе таскает, хулиганит, дерется и хоть бы что! И вот ведь не выселит его никто! Я уж в милицию, и туда, и сюда — нет! Как пил, так и пьет!
Члены завкома сочувственно покачали головами. Уборщица вздохнула и села в первом ряду. Симакова посмотрела на Пискунова:
— Тебя ведь третий раз на завком таскают, Пискунов. Неужели совесть совсем потерял? Ты ведь коллектив подводишь, завод позоришь. О себе не думаешь — о других подумай. Бригада из-за тебя план не выполняет, значит, всем — ни прогрессивки, ни премии. Ты это понимаешь? Или тебе все равно? Чего молчишь?! Все равно, да?!
— А для него, Оксана Павловна, что в лоб, что по лбу, — вздохнула Звягинцева. — Он выпил — хорошо! Подрался — еще лучше! На работу не пришел — совсем прекрасно! А до бригады ему и дела нет.
— Ты знаешь, Пискунов, во сколько поломка твоего станка обошлась государству? Не знаешь? — спросил Клоков. Витька покачал головой. Клоков приподнялся, опираясь руками о стол: — Была б моя воля, я бы вычел бы все с тебя! Вот тогда б ты узнал! Узнал. А то сломал станок и хоть бы что — сидит, курит в проходе! Ты что, Витя, делаешь? Я покуриваю! А станок чинят. Хоть бы помог наладчикам! Нет, наплевать! И вообще ему наплевать на работу, на цех, на товарищей. Вот Черногаев, рабочий, в одном цехе с ним, вот ты хоть расскажи нам, как о Пискунове товарищи отзываются! Расскажи! А мы послушаем.
Черногаев неуверенно встал, качнулся. Все смотрели на него.
— Ну я… я в общем… — он провел рукой по лбу. — Да ты смелее, Сереж, расскажи все как есть, — подбодрил его Клоков.
— Ну, я, товарищи, работаю в одном цехе с Пискуновым, вижу, значит, его каждый день. Мы с ним в разных бригадах работаем, но вижу его я каждый день. И в раздевалке, и в столовой. Вот. Ну и в общем здесь уже говорили. Пьет он. Выпивает регулярно. И утром приходит пьяный, и вечером пьяный. Вот, значит. И станок его я вижу. Грязный он, неубранный. После работы иду — а на его станке — стружка. И щетка на полу валяется. И почти каждый день так. И вообще он ведет себя нехорошо, грубит. Вот Барышникова избил.
— Как это случилось? — спросила Симакова.