Русские в Берлине. Сражения за столицу Третьего рейха и оккупация. 1945

Сенатор Ф. (типичный берлинец, который вел чрезвычайно успешные переговоры с русскими): «Порой наши заседания проходили весьма оживленно. Мы кричали друг на друга и стучали по столу, как будто так и надо. «Почему вы так кричите?» – спросил через переводчика русский офицер. «Я думал, – ответил я, – что для вас это нормальный тон». Это его рассмешило. Им нравились такие вещи».

Фрау Г.С., которая жила со своей дочерью-младенцем во время падения Берлина, опубликовала в швейцарском периодическом издании «Женщина в быту и на работе» длинное воспоминание о своем первом опыте встречи с русским солдатом:

«Меня разместили в комнате наверху. Бомбоубежище было набито битком. …Кажется, я дала Анне что-то попить. Мой русский, похоже, удивился, что я не кормила ее грудью, и нарисовал в воздухе пышные формы, искоса глядя на мою довольно тощую грудь. Он подошел к кроватке Анны. Я следила за ним с некоторой тревогой. Но он осторожно провел своей большой ладонью вокруг головки малышки, не касаясь ее. Потом дал мне несколько толстых ломтей хлеба, отрезанных перочинным ножом, и огромный кусок копченой свинины. Наконец предложил мне немного шнапса. Все шло хорошо. Он снова подошел к кроватке Анны, и на этот раз его движения были чуть-чуть более неуклюжими. Он поцеловал ее личико. Я стояла рядом, и он по-дружески обнял меня за плечи и, как бы невзначай, поцеловал меня. И не потому, что я что-то значила, а потому, что была матерью Анны. От него сильно пахло мужчиной – потом, табаком, свежим воздухом. Было прекрасно. Анна смотрела на нас своими большими глазами…»

Фрау Б.: «Когда мы впервые услышали истории о беженцах, то страшно перепугались. Но, если честно, в нас так вколачивали нацистскую пропаганду, что мы больше не верили ничему из того, что нам говорили. Думаю, да, все случилось, когда пришли солдаты. Но многие из нас, включая меня, не думали, что это коснется лично нас и с такой жестокостью, в таком масштабе и с такой систематичностью. А когда это произошло, стало для нас ужасающей неожиданностью. Несмотря на всю пропаганду или, скорее, благодаря ей.

Они пришли вечером, очень молодые солдаты, крепкие парни. Я перевидала очень много истощенных немецких ребят и теперь была впечатлена физическим состоянием этих русских. Воздушные налеты хорошо нас закалили, но эти пришли в подвал со своими автоматами, и вряд ли кому приятно заглядывать в их дула. Я помню, что в первый день, когда насилие происходило по всему Берлину и берлинцы спали группами, чтобы не попасться в одиночку, в город продолжал вливаться бескрайний поток беженцев. Люди шли в Берлин изо всех оккупированных русскими частей Германии, толкая свои ручные тележки. Они надеялись, что в таком большом городе им будет безопасней или можно будет достать больше еды. Но ни один из магазинов не работал. Мы жили тем, что давали нам русские. И еще я помню похороны. Покойников хоронили в старых кухонных буфетах, потому что гробов не было».

В понедельник 21 мая, на Троицу, две молодые немецкие женщины встретились впервые за несколько недель.

«Мы с Ильзой быстро обменялись быстрыми неизбежными вопросами: «Сколько, Ильза?» – «Четыре раза. А ты?» – «Понятия не имею. Мне пришлось прокладывать себе путь через звания, вплоть до майора». Мы сидели на кухне и пили настоящий чай. Ильза еще не закончила свой рассказ, как ее муж извинился и вышел, якобы послушать новости по транзисторному приемнику соседа. Когда он ушел, Ильза скорчила гримасу. «Ха, он не может этого слышать». Похоже, он мучил себя упеками за то, что оставался в бездействии в подвале, когда «иваны» насиловали его жену. В первый раз, в подвале, он находился совсем рядом. Должно быть, для него это были мучительные воспоминания» («Женщина в Берлине»).

Гус прислал нам следующий репортаж того времени:

«На муниципальном кладбище [района Берлина] Лихтенберга устроили полковой командный пункт. Пока С. обсуждал свои заметки с комендантом, мы отправились на кладбище. Мы искали могилы Вильгельма Либкнехта, Бебеля и Меринга. Роза Люксембург и Карл Либкнехт тоже были похоронены здесь, однако гитлеровцы разгромили их могилы. Рядом с кладбищем мы обнаружили большую больницу для железнодорожников. Теперь в ней отдыхал наш полк. Здесь же находился небольшой красивый парк с деревьями, цветочными клумбами и скамейками вдоль дорожек…

Пришла делегация – директор соседней детской больницы и человек из его персонала. У них закончилась провизия, и дети голодали. Полковая канцелярия немедленно выделила им припасы, и, пока их забирали, я поговорил с немцами.

Гус: «Что вы думаете о том, как наше командование обходится с вами? Похоже это на то, что расписывал вам Геббельс?»

Из директора излился целый поток льстивых благодарностей.

Гус: «А вам известно, как ваши солдаты обращались с нашими больными детьми?»

Словесный поток немца внезапно прекратился. Он мучительно выдавил из себя: «Нет».

«Мы знаем, что-то происходило…» – вмешался второй немец. Директор промолчал. Я привел несколько примеров. «Ужасно, ужасно», – пробормотал директор.