Русские в Латинской Америке

«В 1925 году я уже закончил перевод на испанский язык моего труда по роли крепостей в минувшую войну. Он был издан военным издательством при офицерском собрании, называемом «Biblioteca del Oficial». Все офицеры армии состояли подписчиками этого издательства. Книга мне очень удалась. Со всеми возможными подробностями и вполне документально я описал в ней историю атаки и обороны Льежа, Намюра, Антверпена, Новогеоргиевска и Ковно, то есть всех тех европейских крепостей, которые были немцами атакованы и взяты. Я пользовался для составления этой книги подлинными документами и показаниями участников и считаю, что этот труд является по полноте собранных в нем данных единственным в этой категории. К сожалению, в Европе испанским языком владеют немногие, поэтому эта книга осталась для военных читателей европейских армий совершенно неизвестной.

В следующем году я закончил мою вторую работу, которую писал прямо на испанском. В том же году она была выпущена под названием: „Прошлое и настоящее долговременной фортификации и ее применение для обороны государства“. Вероятно, эту книгу постигла бы участь первой, то есть она канула бы в неизвестность, если бы в это время в Буэнос-Айресе не находился бы один французский офицер — полковник Икр. Он часто посещал нас, внося некоторое разнообразие в нашу однообразную жизнь. Увидев мою книгу, он решил, что французским офицерам полезно и необходимо познакомиться с моими идеями в отношении современных форм долговременной фортификации, и просил мое разрешение на перевод, на что я и согласился. В следующем году его перевод вышел отдельной книгой под названием „Fortification Moderne“. В том же году эта книга из Франции проникла в Россию и была переведена на русский язык моим бывшим товарищем генералом Виктором Васильевичем Яковлевым, все еще продолжавшим состоять профессором фортификации в бывшей нашей славной Николаевской, а ныне советской Инженерной Академии».

О своей жизни в Аргентине Алексей Владимирович рассказывает следующее:

«Президент республики Альвеар посоветовал мне поселиться не в центре города, а в его окрестностях, чему я последовал в скором времени, приобретя в Вижа Бажестер старую усадьбу, состоявшую из помещичьего дома и обширного парка. Мы с женой сейчас же переехали в нашу усадьбу, привели в порядок дом и поселились в нем, да так с той поры и живем здесь, слава Богу, благополучно. Вначале, когда ближайшие к усадьбе улицы еще не были замощены, было очень трудно сообщаться со станцией, особенно осенью и зимой в дождливое время. Однако год проходил за годом, Вижа Бажестер совершенствовалась, мостовые все приближались, и лет пять назад дошли до нашей «кинты». Тогда сообщение стало легче, и мы уже не чувствовали себя так одиноко, как раньше. Но все же жизнь наша была все время чрезвычайно однообразной.

Так проходил год за годом, и постепенно во мне, или, вернее сказать, в моем душевном настроении, происходила большая перемена. Когда я ехал в Аргентину, я переживал острый период тоски по родине, такой острый, что порой жить не хотелось, но приглашение меня в Аргентину на должность профессора фортификации вселило в меня большие надежды на то, что там создастся обстановка, в которой возможно будет жить если не так, как дома на родине, то, во всяком случае, занимаясь делом, к которому привык. Я думал также, что высшее аргентинское военное начальство привлечет меня к работе по организации обороны страны, и что за этой работой я, несомненно, сойдусь с моими сотрудниками, и это общение облегчит мне жизнь. В действительности этого не произошло — ни к какой работе я призван не был. Произошло же это потому, что такая работа в военном министерстве вовсе не производилась, или по какой-либо другой причине — я не знаю.

По мере того, как я постигал испанский, и курсы уже были закончены, свободного времени оставалось больше. Тогда, чтобы занять свободное время, я приналег на мои литературные работы. Помимо того, что я таким образом не давал времени для развития черных мыслей, я переживал еще и известное удовлетворение, которое всегда дает творчество.

Так и сложилась моя жизнь: школа, где я читал лекции, и дом, где я писал мои книги. Никакого общения ни с сотрудниками, ни с кем из старших аргентинских начальников не состоялось. Трудно установить истинную причину этого. Возможно, что их было несколько, и главная из них была та, что, несмотря на взаимные симпатии, я все же оставался чужим для аргентинцев. Обычай прийти к приятелю „на огонек“ вечером, запросто, так распространенный в России, здесь почти не существовал. Чтобы посетить кого-либо, нужно было заранее спросить согласия по телефону. Друзья посещают здесь друг друга в их офисах, днем, в служебные часы, что в России не допускалось. Влияло также и то, что я жил вне города, и путешествие было подчас затруднительно.