Солнце было уже близко к полудню, когда Симский, переменив лошадей в Подольске, миновал наконец село Коломенское и стал приближаться к Москве. День был ясный, погода тихая, воздух легкий и прозрачный, — словом, одни только наносные бугры снега, которыми покрыта была большая дорога, напоминали о прошедшей бурной ночи. Вот вдали проглянул и начал подыматься Иван Великий, забелелись соборы и обрисовался на светло-голубых небесах опоясанный своею зубчатой стеною, усеянный башнями и обставленный царскими палатами, высокий холм кремлевский; потом зачернелась необозримая громада зданий, в которой сливались в одну сплошную и волнистую полосу бесчисленные избы простых обывателей, церкви, монастыри, брусяные хоромы зажиточных людей и каменные боярские дома с их вышками и теремами.
— Ну что, Демин, — сказал Симский своему денщику, который сидел на санном облучке рядом с ямщиком, — видишь Москву?
— Вижу, Василий Михайлович.
— Бывал ли ты в ней когда-нибудь?
— Никогда не бывал.
— Так ты, видно, родом не из понизовья?
— Никак нет, Василий Михайлович, и я, и батюшка мой, и дед, и прадед — мы все родом из Великого Новгорода.
— Ого, брат Демин! Да ты, я вижу, человек родословный: все родство свое помнишь.
— Как не помнить! Ведь батюшка мой был человек грамотный, а прадедушка служил господину Великому Новгороду, в Шалонской пятине, в селе Александровском, волостным старостою.
— Вот что! Ну, а как тебе, Демин, отсюда Москва кажется?
— Хороша, Василий Михайлович! Ни дать ни взять как наш батюшка Великий Новгород, и Кремль, кажись, такой же; чай, только этакого собора нет, как наша святая София.
— А вот приедешь, так посмотришь.
— Что это там вдали белеется? — спросил Демин ямщика, указывая па круглую башню, к которой паши путешественники быстро приближались.
— Вон энта-то, с черной верхушкою? — отвечал ямщик. — Это Калужские ворота.
— Ворота!.. Что ж, за ними уж и Москва пойдет?
— Ну да, — Замоскворечье.
— Ого! Вот налево-то от Кремля — Москва же?
— Как же — Москва! Вот прямо Белый город, поле-в-ее Чертолье, а там слободы.
— А направо-то?.. Неужели это все Москва?
— Коли пе Москва, а то что ж?
— Что, новгородский уроженец, — сказал Симский, заметив удивление своего денщика, — видно, спеси-то в тебе убыло.
— Ну, — прошептал Демин, — никак и впрямь Москва-то побольше будет Новгорода!.. У, батюшки!.. Вон еще вдали забелелись церкви… Ах, Господи, да ей и конца нет!..
— Конец-то есть, — прервал ямщик, помахивая кнутом. — А неча сказать, коли мне придется вас везти от Калужских ворот до Немецкой слободы, так я лошадок-то больно упарю.
— Небось, брат, — сказал Симский, — дальше Знаменки не поедем.
— До Знаменки только?.. Ну это что! — рукой подать… Эй вы, други!
Наши путешественники въехали Калужскими воротами в ту часть Земляного города, или Скородома, которая, по своему местному положению, называлась и теперь еще называется Замоскворечьем. Кругом них царствовала мертвая тишина, изредка только попадались им какие-то нищие в лохмотьях, которые, однако ж, не просили милостыни, а, робко озираясь кругом, пробирались сторонкой вдоль домов, по большей части совершенно разоренных. Одни из этих прохожих, видя, что в санях сидят люди служивые, одетьге на немецкую стать, отворачивались и даже прятались за углами домов; другие, напротив, останавливались и, гордо посматривая на проезжих, провожали их взорами, в которых незаметно было ничего приязненного.
— Что это, брат, — шепнул Демин, толкнув локтем ямщика, — едем мы городом, а людей не видим, и куда ни поглядишь, все пустые да разоренные дома. Вот хоро-минка преизрядная, а посмотри-ка: окна выбиты, двери настежь… вона опять домишко на боку… ворот нет, одни вереи остались… А это что?.. Кажись, не горело, а весь дом с корня разорен. Что ж это такое?
— Да хозяев-то нет дома, — отвечал ямщик.
— Куда ж они подевались?
— А кто их знает. Чай, перебрались все на Божедом-ку, а оттуда разбрелись по погостам.
— Сиречь померли… Что ж это такое? Или у вас мор был?
— Мор не мор, а много буйных головушек легло. Мы, служивый, едем теперь стрелецкой слободой.
— Вот что!.. — прошептал Демин, робко посматривая кругом.