На плане Берлина были, как уже говорилось, указаны все основные объекты германской столицы. Маршал обернулся к окружающим: «Посмотрите на объект № 105. Кто первым выйдет к рейхстагу? Чуйков и его 8-я Гвардейская? Катуков и его танки? Берзарин и его 5-я ударная армия? А может быть, Богданов с его 2-й гвардейской?» Довольно неожиданно Катуков сказал: «Если я воьму объекты № 107 и 108, я одним махом захвачу Гимлера и Риббентропа!».
Весь день шло обсуждение. Артиллерию подвозили в леса. Танки становились в позицию, чтобы помочь артиллерии. Резиновые лодки и плоты подтаскивались к холодной воде. Конвой за конвоем подвозили бое-припасы. Скорость была такова, что Красная Армия впервые подтягивала дополнительные части самолетами. Но дату знали единицы.
А американские «шерманы» получили приказ продвигаться на восток и быстро покрыли немало километров по пути к Эльбе, пока впереди не показался мост. Если американцы возьмут его, то до Берлина будет 11 часов ходу. Но на расвете 12 апреля, когда американские инженеры подбирались к критической важности мосту, охрана взорвала мост Шенебек. Американская разведавиация хорошо видела Берлин, его пригороды, его заводы и площади. Первым показался Шпандау.
Именно в это время Эйзенхауэр спросил своего заместителя Бредли: «Сколько бы нам стоило взятие Берлина?» Брэдли раздумывал над этим вопросом уже много дней. И он ответил: «Я думаю, это стоило бы нам 100 тысяч человек». Эйзенхауэр молчал — «Слишком большая плата за престиж».
Маршал Конев расположил свою штаб-квартиру в замке, склонившемся над рекой на окраине Котбуса. Редкие снаряды тревожили его в этом старинном и тихом уголке, где маршал знал только одну страсть — о ней он детально говорил двум своим лучшим полководцам, Рыбалко и Лелюшенко. Основную атакующую колонну на его фронте обслуживала 2-я воздушная армия генерала Красовского — шесть авиационных корпусов и дивизия дальней авиации (всего 2150 самолетов). Но для Конева наибольшую важность представляла работа инженеров и саперов — именно они должны были помочь ему форсировать Нейссе. И Конев — нет сомнения — смотрел налево, где в сорока километрах к северу текла Шпрее. Она вела к германской столице, и пройти по долине этой реки было его мечтой.
Конев был полководцем иного, не похожего на Жукова склада. Он уже определенно знал последовательность своих действий. Его надежда покоилась на моторах, броне и орудиях танковых армий Рыбалко и Лелюшенко. Оба получили приказ маршала в своем рывке «забыть» о пехоте и смотреть только на спидометры и в танковое жалюзи — вперед и вперед, обходя пункты германского сопротивления, орудия, доты, бункеры. Скорость назовет победителя в этой самой страшной в мире гонке, к концу которой придут, увы, не все. И при этом нужно сказать, что никогда, начиная с августа 1941 года, советское командование не преуменьшало способностей и возможностей частей вермахта. В отношении потенциала германских войск царило порожденное унизительным опытом общее понимание — это страшный противник. Никаких иллюзий на этот счет. А наступающему втрое сложнее, он должен преодолеть врага будучи открытым и уязвимым. Немцы ошибок не прощали.
Стало почты традицией подавать соперничество двух самых выдающихся советских военачальников — маршалов Жукова и Конева — как соревнование «официоза» и «вольного стрелка», первого заместителя Верховного Главнокомандующего и человека боевого успеха, полагающегося только на себя. Это несправедливо. Жукова судьба бросила на дыбу — взять Берлин в лоб, преодолевая германские укрепления на германской земле, построенные специально, чтобы преградить путь наступающей на Берлин армии самыми искусными из действовавших в ту пору германских военачальников. Хейнрици был достойным противником, серьезным, хладнокровным и опытным. Конев был блистательным полководцем, но в данном случае ему досталась относительно несколько менее сложная задача. Коневу улыбнулась военная удача — немцы не ждали его обходного маневра, и танки 1-го Украинского фронта лихо готовились решить свою задачу. Не забудем и о страшном психологическом прессе: Жуков был обязан взять германскую столицу, а Конев — только в том случае, если ему повезет. Зная характер Сталина, можно удвоить гнет этого коэффициента.
Генерал Рейнхард Гелен, глава разведки ОКХ привел в своих ежедневных данных допрос солдата Красной Армии из 49-й стрелковой дивизии «который сказал, что главная наступательная операция начнется в течение ближайших пятидесяти дней». Пленный из 79-го корпуса, взятый в плен близ Кюстрина, сказал, что «главное — взять Берлин раньше американцев». В тот же день Сталин принял американского посла Гарримана и сказал, что главный удар наступающих армий будет против Дрездена, а не Берлина.
Штурм