К числу древнерусских инструментов принадлежали также варган — полу духовой, полуударный инструмент, в который дули ртом и ударяли пальцем, а также ложки — деревянный или медный ударный инструмент, имеющий форму обыкновенных ложек, рукоятки которых увешаны бубенчиками.
По свидетельству сына владельца балаганов А. В. Лейферта, гулянье во время праздников с участием скоморохов и других любителей повеселиться представляло собой «гигантский чудовищный хаос звуков, создающийся тем, что одновременно пищит шарманка, ревет труба, стучат бубны, поет флейта, гудит барабан, говор, возгласы… песня». Все это сближает эти звуки с громом битвы.
Боевые трубы известны как непременный воинский атрибут с XII в.: «Под трубами повиты, с конца копья вскормлены…» («Слово о полку Игореве»). Наряду с барабанами и бубнами они использовались для управления войсками путем подачи сигналов для начала атаки, сбора рассеянных полков под княжеский стяг или подбадривания своих воинов в наиболее тяжелые минуты сражений, штурмов или обороны крепостей.
Звук трубы созывал воинов в поход. Под боевой напев трубы сходились богатыри в схватке. Трубы возвещали о возвращении ратников в родные края с победой.
О роли музыки в военном деле хорошо сказал великий русский полководец А. В. Суворов. Один генерал как-то заметил, что надлежало бы уменьшить число музыкантов и умножить ими ряды солдат. «Нет, — отвечал Суворов, — музыка нужна и полезна, и надобно, чтобы она была самая громкая. Она веселит сердце воина, равняет шаг, с ней мы танцуем и на самом сражении. Старик с большею бодростью бросается на смерть. Молокосос, стирая со рта молоко маменьки, бежит за ним. Музыка удваивает, утраивает армию. С крестом в руке священника, с распущенными знаменами и с громогласной музыкой взял я Измаил!»
Находясь в изгнании на острове Святой Елены, Наполеон говорил: «В российской кампании у моего войска было два главных врага: морозы и русская военная музыка». Действительно, французы боялись русскую музыку, напоминающую о бескрайности просторов и русской метели, а еще — залихватских русских песен.
Музыка и песня могут звать в бой, как боевое знамя, как призыв полководца. Музыка и песня на войне помогают бойцам выстоять, вселяют силу и бодрость духа, не дают ожесточиться, омертветь душой.
Военная песня
Солдат без песни — что без ружья!
Во всех боевых искусствах всего мира песне отводилась особая роль: она позволяла сплотиться, почувствовать себя частью единого целого, снять психофизическое напряжение, быстро достичь необходимого для дела состояния. Тем большее значение песня имела для русского воинства, где всегда сильны были общинные отношения, в особенности для казаков, которые воплощали в себе традиционную культуру русского воинства.
Условно воинские песни можно подразделить на «песни привала-отдыха» — песни раздумья и на «бодрящие» — строевые песни. И если песни привала пелись и на войне, и в мирное время, то строевые были связаны с определенными условиями исполнения: «пешие» («пехотные») пелись «под шаг», «под ногу», «кавалерийские» — под ход коня, существовали песни «под пляс», песни-молитвы перед боем. Характерно, что одна и та же песня может бытовать как «пешая», «кавалерийская» и как «плясовая», в зависимости от темпа и характера ее звучания. В группу строевых входили исторические, военно-бытовые, баллады, многие из которых имели тексты литературного происхождения.
Сочинители казачьих песен — это «вольница казацкая», не смирившаяся с подчинением. Бежали будущие казаки за волей на земли свободные, где вместе с исконными казаками стояли оплотом против многочисленных врагов. Вот почему песня казака широка и раздольна, как сама «Волга-кормилица, море Хвалынское», весела и свободна, как свободен и весел ее сочинитель — казак. Есть, конечно, и песни с печальными напевами, но это не безысходная тоска, а всего лишь «печаль-раздумье».
Песни сопровождали казаков не только в походе, но и весь быт казаков сопровождался песнями. Существовали потомственные казаки, которые знали до несколько тысяч песен. Причем, следуя степной традиции, исторические казачьи песни повествовали обо всех сражениях и событиях казачьей жизни с указанием времени и места. По песням учили казачата историю. И, надо сказать, знали ее достаточно точно. Не случайно, когда историк Сухоруков спросил М. Ю. Лермонтова, чему верить — чиновным грамотам или казачьим песням, поэт, прекрасно знавший казаков, не сомневаясь, ответил: «Казачьим песням! Они не врут!»