Русские земли глазами современников и потомков (XII-XIVвв.). Курс лекций

«…конечно, самым значительным произведением романского мастерства на русской почве являются знаменитые…Корсунские врата, расположенные на западном фасаде Софии Новгородской. Исполненные в Магдебурге по заказу епископа Вихмана, они попали в Новгород, по-видимому, как военный трофей…Корсунские врата принадлежат магдебургским мастерам Риквину и Вейсмуту. Датируемые, на основании изображенных на них портретах епископов, 1152–1154 гг., они представляют характерное произведение романской монументальной пластики. Когда врата были привезены в Новгород, то их пластины, набитые на деревянную основу, монтировал тот самый…мастер Авраам, чей портрет украшает нижние клейма левой стороны»[381].

В ответ на разграбление и уничтожение Сигтуны (позднее на ее месте будет основан Стокгольм) в том же году

епископ вместе со шведским герцогом, тевтонами и готами… пристали в Виронии [Вирумаа], эстонской области, и в течение трех дней разоряли ее[382].

Затем последовали взаимные акции против купцов: новгородских, с одной стороны, шведских и немецких с другой. В конечном итоге, по инициативе немецкой стороны, Новгородом и князем Ярославом Владимировичем с нею был заключен мир, основывавшийся на прежних договорах с Готским берегом. В нем, в частности, оговаривались следующие пункты:

«…Первое. Ходити новгордцю послоу и всякомоу новгородцю в мир в Немечьскоу землю и на Гъцк берег, такоже ходити немьчьмь и гтяном в Новгород без пакости, не обидим никым же… Оже родится тяжа в Немцех новгородцю любо немчиноу Новегороде, то рубежа не творити, на другое лето жаловати…»[383].

Очевидно, мир заключался всерьез и надолго. Впрочем, это был не последний договор Новгорода с немецкими городами…

Как видим, у шведов могли быть свои претензии и к народам юго-восточной Прибалтики, и к новгородцам.

Так что битва, русский народ, этап в борьбе, потеря берегов, полная экономическая блокада архитектурные излишества, добавленные для обоснования мифа о первой великой победе Александра Ярославича. Точно такой же характер носят упоминания шведского ярла, возглавившего поход. Едва ли не во всех популярных описаниях называется его имя Биргер (шурин шведского конунга Эрика Шепелявого и фактический правитель страны в середине XIII в.). Тот, правда, стал ярлом лишь в 1248 г. Когда разобрались, что он во время столкновения на Неве еще не обладал упоминаемым в источниках титулом, стали называть в качестве предводителя шведского десанта предшественника и двоюродного брата Биргера Ульфа Фаси (Фасе). В конце концов стали писать имена и того и другого:

С причаливших судов были переброшены мостки, на берег сошла шведская знать, в том числе Биргер и Ульф Фаси в сопровождении епископов, за ними высадились рыцари[384].

Кстати, к числу художественных преувеличений можно отнести и упоминание прибывших вместе с рыцарями нескольких (т. е. более двух) епископов в 1240 г. в Швеции их было всего шестеро. Так что участие в одном походе не менее половины из них, несомненно, было бы отмечено в шведских источниках как событие чрезвычайное.

Без всех этих преувеличений и эпитетов Невская битва перестает быть реальностью, превращаясь в то, чем была изначально, в один из заурядных, но от того не менее драматичных эпизодов истории нашей многострадальной родины.

Но как же тогда быть с тем, что Александра называли Невским? О какой же заурядности сражения на Неве можно говорить? Ведь народную память не обманешь. А в ней образ Александра Ярославича запечатлелся именно с этим прозвищем, которое воспринимается уже чуть ли не как фамилия князя. С этим трудно спорить. Только вот само прозвище Невский впервые встречается в источниках, отстоящих от столкновения 1240 г. не менее, чем на четверть тысячелетия. Любопытные наблюдения на этот счет приводит В. В. Тюрин:

К имени новгородского князя Александра Ярославича (1220–1263) в литературе XIX–XX вв. стал присоединяться эпитет…Невский. С этим эпитетом он вошел и в научные труды. Документы вносят коррективы в вопрос о времени появления этого эпитета.