Русские земли глазами современников и потомков (XII-XIVвв.). Курс лекций

«…В лето 6835… Тое же осени князь Иван Данилович Московскии в орду пошел. Тое же зимы и на Русь пришел из Орды; и бысть тогда великая рать Татарская, Федорчук, Туралыг, Сюга, 5 темников воевод с ними князь Иван Данилович Московскии по повелению цареву, и шед ратью, плениша Тферь и Кашин, и прочия городы и волости, села и все княжение Тферское взяша и пусто створиша, и бысть тогда земли великая тягость и много томлениа, множества ради грех наших, кровь хрестианская проливаема бываше от поганых татар, овых в полон поведоша, а другия мечи изсекоша, а иниа стрелами истреляша и всяким оружием погубиша и смерти предаша, а князь Александр побежал с Тфери в Псков.

…Того же лета убиша князя Ивана Ярославича Рязанскаго. Великии же Спас, милостьливии человеколюбец Господь совею милостию заступил благовернаго князя нашего Ивана Даниловича и его ради Москву и всю его отчину от иноплемеников, от поганых татар.

В лето 6836 седе князь великий Иван Данилович на великом княжении всеа Русии и бысть оттоле тишина велика на 40 лет и престаша погании воевати Русскую землю и закалати христиан, и отдохнуша, и починуша христиане от великиа истомы и многыа тягости, от насилия Татарского, и бысть оттоле тишина велика по всеи земли»[513]

.

По поводу приведенного текста Н. С. Борисов вполне справедливо замечает:

«…Выражение…князя нашего свидетельствует о том, что данная фраза была написана современником Ивана Калиты, а обращение к образу Спаса указывает на московский Спасский монастырь как место летописной работы. Отталкиваясь от этой очевидности, можно сделать предположение, что и весь рассказ о…Федорчюковой рати в Симеоновской летописи древнейшая московская версия событий 1327 г., содержавшаяся в Своде 1340 г.

В обоснование этого предположения можно сказать следующее. Для московского летописца, работавшего в середине XIV в., тверской мятеж 1327 г. был в высшей степени щекотливым сюжетом. Принять тверскую версию событий с ее апологией князя Александра как защитника христианства или же невинной жертвы обстоятельств было невозможно, так как он был злейшим врагом Москвы, а князь Иван участником карательной экспедиции на Тверь. Однако летописцу трудно было и осудить восстание тверичей против…иноплеменников, так как это противоречило бы как его собственным, так и общественным настроениям. В этой ситуации…фигура умолчания представлялась наилучшим выходом из затруднительного положения. Сохранение в тексте одного лишь рассказа о…Федорчюковой рати сразу упрощало задачу, переводя повествование в накатанную колею сообщений о татарских нашествиях»[514]

.

Заметим: по наблюдению Н. С. Борисова, даже для московского летописца оправдание действий Ивана Калиты (как и осуждение тверского восстания) дело неблаговидное (если не богопротивное)! Вот, видимо, истоки того самого тверского влияния на московское и шире вообще северо-восточное летописание, о котором неоднократно шла речь выше.

Естественно, наиболее подробным оказывается рассказ, сохранившийся в составе Тверского летописного сборника (так называемая «Повесть о Шевкале»). Хотя легко заметить, что он испытал определнное влияние московского летописания: