Русские земли глазами современников и потомков (XII-XIVвв.). Курс лекций

Источники, донесшие до нас сведения о том, как складывались и развивались отношения русских княжеств и земель с Великой монгольской империей, довольно хорошо известны. Правда, как совершенно справедливо отмечает Л. Н. Гумилев, используются они обычно довольно тенденциозно: предпочтение явно отдается точке зрения покоренных, а не победителей. Такой подход, несомненно, противоречит принципам чистой науки, хотя понять, почему он превалирует в исследованиях российских и советских историков, думаю, легко. Память народа о двух с половиной столетиях иноземного ига дает себя знать, как ни старайся быть объективным. Она, однако, не должна мешать, по меньшей мере, стремиться разобраться в причинах и конкретных путях развития событий, не сваливая все, как это обычно делается, на громадный численный перевес, патологическую жестокость и безмерное коварство, присущие якобы завоевателям (в данном случае монголам).

Привлечение возможно большего круга источников обязанность историка. И эта обязанность, как будто, выполняется Л. Н. Гумилевым в полной мере. Мало того, он вводит в оборот сведения… не находящие подтверждения ни в одном из известных источников! Так, скажем, не удается установить достоверность известия о том, что Александр Невский был побратимом сына Батыя, Сартака. Об этом Л. Н. Гумилев сообщает между прочим, как хрестоматийный факт, без всяких ссылок на источник:

«…Война [с Орденом] продолжалась, и союзники Александру Невскому были нужны. Поэтому он побратался с сыном Бату, Сартаком, и получил монгольские войска для борьбы с немцами[722];

В 1251 г. Александр приехал в орду Батыя, подружился, а потом побратался с его сыном Сартаком, вследствие чего стал приемным сыном хана и в 1252 г. привел на Русь татарский корпус с опытным нойоном Неврюем»[723].

Тем не менее (может быть, именно поэтому) такое представление теперь широко бытует не только среди дилетантов, но и среди профессиональных историков, не занимавшихся специально этим вопросом.

Или, скажем, приводится совершенно фантастическое сообщение о причинах гибели черниговского князя Михаила:

«…Михаил Всеволодович Черниговский…владея очень короткое время Клевом, поставил митрополитом своего человека игумена Петра Акеровича. Даниил Романович сверг его и разогнал его епископов, после чего Ростислав провел неудачную войну с Даниилом и остался жить в Венгрии, а Петр Акерович по повелению своего князя отправился в Лион просить у папы Иннокентия IV помощи против татар.

Михаил жил некоторое время в Венгрии, но, обиженный пренебрежительным отношением к себе, вернулся в Чернигов. Очевидно, он предполагал, что его переговоры с папой останутся татарам неизвестны. Не тут-то было! Батый имел достаточную информацию об изменнической деятельности черниговского князя. Однако он дал ему возможность оправдаться. У татар был своеобразный…детектор лжи: подозреваемый должен был пройти между двумя большими кострами, а колдуны наблюдали за огнем и тем самым устанавливали правдивость показаний.

Насколько этот способ эффективен сказать трудно, но князь Михаил от процедуры отказался и был казнен. Конечно, князя жаль, но какое правительство не наказало бы лицо доверенное, занимающее ответственный пост и уличенное в изменнических связях с врагом!

Это была трагедия не только князя Михаила, но и всего Черниговского княжества, которое с этого времени прекратило самостоятельное существование»[724].

Действительно, как, основываясь на сопоставительном анализе Ипатьевской, Воскресенской, Новгородской первой летописей, польской (Яна Длугоша) и английской хроник, отмечал В. Т. Пашуто, на Лионском соборе 1245 г., созванном папой Иннокентием IV,

«…выступил с сообщением о татарах русский игумен Петр Акерович, присланный в Лион черниговским князем Михаилом Всеволодовичем, который искал у курии помощи против татар. Латинские прелаты настойчиво расспрашивали его о военных силах и дипломатических приемах татаро-монголов»[725].

Однако к прохождению Михаила между кострами в ставке Батыя это никакого отношения не имело. Источники, упоминающие этот обряд, в один голос утверждают, что он имел просто очистительный смысл. Поэтому каждый, приходивший в ставку хана, а также все, что они приносили с собой, должно было подвергнуться этой процедуре: