С такой трактовкой перекликаются слова Ефрема Сирина о том, что во времена, когда исполнится нечестие мира, антихрист духом мести будет искушать людей и обольщать мир своими знамениями и чудесами по попущению Божию. В этой ситуации, пишет В. Сахаров, великий подвиг нужен для верных, чтобы устоять против совершаемых обольщений[292].
В то же время в Ипатьевской летописи отсутствуют популярные, как мы убедились ранее, характеристики нашествия безбожных как кары Господней за грехи наши. Недаром А. Ю. Бородихин отмечает, что в Ипатьевском варианте Повести о Батыевом нашествии отсутствуют
развернутые объяснения всеобщей беды в духе религиозной дидактики, обращенной с призывом к покаянию[293].
Рассказ о нашествии у южнорусского летописца (во всяком случае, на первый взгляд) предельно лапидарен и конкретен. Тем не менее в нем присутствуют вполне определенные этические характеристики. В частности, по наблюдению В. Н. Рудакова,
в Ипат. борьба с ордынцами выглядит как наиболее предпочтительный способ поведения[294].
Об этом, в частности, свидетельствуют эпизоды о взятии Татарами Владимира-на-Клязьме и Козельска, несомненно противопоставленные друг другу. Чтобы обеспечить себе не скоро миноующее житие, о котором говорил владимирцам епископ Митрофан, необходимо, по мнению автора Ипатьевского варианта, активно противостоять поганым. При этом, видимо, не случайно упоминание козлян как крепкодушных. В поучении Серапиона Владимирского (синхронного анализируемому протографу Ипатьевской летописи) утверждается, что
«…враг наш дьявол, видя ваш разум,
Таким образом, по мнению В. Н. Рудакова,
«…можно предположить, что, по замыслу автора Ипат., жители Козельска не просто обладали мужеством, необходимым в борьбе с захватчиками, но и имели более важное для православных христиан качество, позволявшее им противостоять даже проискам дьявола»[296].
Итак, в Ипатьевской летописи борьба с нашествием рассматривается как праведная, а гибель при сопротивлении монголам как христианский подвиг, обеспечивающий жизнь вечную[297] Завоевание Руси рассматривалось автором Ипатьевского варианта Повести не просто как военное поражение. Для него это погибель Русской земли. Совсем по-иному выглядит нашествие в Новгородской первой и Лаврентьевской летописях.
Исследователи обычно подчеркивают резкую антитатарскую направленность рассказа новгородского летописца. Обычно это объясняется тем, что он не испытавший на себе кошмары нашествия, был более свободен в своих высказываниях, нежели книжники Северо-Востока[298]. Вместе с тем редко обращается внимание на то, что для новгородца татары зло не от мира сего.
Чтобы подробнее разобраться в этом вопросе, приведем соответствующий текст летописи: