Русские земли глазами современников и потомков (XII-XIVвв.). Курс лекций

Нельзя не согласиться с тем, что современные этические критерии не работают в средневековье. Логику поступков людей того времени чаще всего можно восстановить, опираясь на параллельные (чаще всего, библейские или апокрифические) тексты. Но невозможно принять произвольное привлечение цитат из Ветхого или Нового Заветов для объяснения и оценки действий людей прошлого. В то же время, скажем, отождествление Александра Невского с библейским Давидом (с которым, как мы помним, князь сравнивается неоднократно) может придавать образу, создаваемому древнерусским книжником, амбивалентные характеристики. В частности, в разбиравшемся случае, связанном с переписью населения Пскова и Новгорода, такая аналогия явно работает против признания святости Александра.

Почему же, несмотря на все, Александр Невский был причислен к лику святых?

Чтобы ответить на этот вопрос, еще раз очень коротко напомню, что происходило вокруг Александра.

В 1204 г. под ударами крестоносцев пал Константинополь, что в итоге не только заставило императора Михаила VIII искать помощи на Западе, но и привело в конце концов к полной религиозной капитуляции Константинопольской патриархии перед Папой (Лионская уния)

«…Официальное оформление унии восточной и западной церквей состоялось на соборе католического духовенства в Лионе, куда в конце июня 1274 г. прибыли послы Михаила Палеолога. Греки признавали три основных пункта унии: супрематию папы над всей христианской церковью, верховную юрисдикцию папы в канонических вопросах и необходимость поминать папу во время церковных богослужений. Согласившись на заключение унии, Византия, тем не менее, ставила папству ряд политических условий. Наиболее важным из них было требование, чтобы папа добился мира между Византией и латинскими государствами. Михаил VIII обещал в свою очередь принять участие в задуманном Римом крестовом походе против мусульман.

6 июля 1274 г. на четвертом заседании собора Георгий Акрополит принес присягу папе, утверждая тем самым его верховенство в христианской церкви. Члены византийской миссии подписали присягу Акрополита. Уния церквей совершилась»[441].

Недаром, завершая свое горестное повествование о завоевании Царьграда фрягами в 1204 г., древнерусский книжник, очевидец этого события заключает:

«…И тако погыбе царство богохранимаго Констянтиняграда и земля Грьчьская в сваде цесарев, еюже обладают фрязи»[442]

Кроме собственно конфессиональных, для такого вывода имелись вполне достаточные формальные основания:

«Власть византийских императоров была низложена, и столица империи ромеев стала главным городом нового государства, которое современники называли Константинопольской империей, или Романией, а исследователи предпочитают именовать Латинской империей»[443].

С другой стороны, Даниил Романович Галицкий, героически сопротивляющийся монголам, вынужден был периодически искать убежища у своих католических соседей, в Венгрии, и даже принял от Папы королевскую корону:

«Юго-западная Русь попала под власть татаро-монгольских ханов несколько позднее, чем северо-восточная. Это в немалой степени объясняется как ее географическим положением, так и политическим курсом местного княжеского двора. Прибывший в 1245 г. по требованию Батыя в Сарай галицко-волынский князь Даниил Романович <…> стал в номинальную зависимость от Золотой Орды… Но полное подчинение юго-западной Руси татаро-монголами было еще впереди. <…> Местный княжеский двор сумел использовать внешнеполитические выгоды, полученные в результате соглашения с монголами. В первую очередь требовали урегулирования отношения с Венгрией. Король Бела IV сам начал переговоры о мире… Мирный договор был скреплен браком княжича Льва Даниловича с дочерью Белы IV Констанцией.

В это же время усилились происки папской курии в юго-западной Руси. Спекулируя на необходимости создать антитатарскую коалицию, папа Иннокентий IV в 1245 г. начал переговоры с галицко-волынским князем о военном союзе и церковной унии; эти переговоры привели к взаимному обмену посольствами и номинальному признанию курией суверенитета Галицко-Волынской Руси и ее равных возможностей в отношениях с Венгрией, Орденом и другими государствами. <…> Галицко-волынский князь, не ожидая реальной помощи от курии и понимая сущность ее захватнической политики в Восточной Европе, умело использовал эти переговоры для стабилизации западных границ своего княжества.