Русские земли глазами современников и потомков (XII-XIVвв.). Курс лекций

В приведенном тексте обращает на себя внимание целый рад моментов. Прежде всего, несомненна связь Повести с радом предшествующих произведений, повествующих о столь же трагичных событиях. В частности, неоднократно отмечалось влияние на нее «Повести о Михаиле и Феодоре Черниговских». При этом степень зависимости и, соответственно, оригинальности текста «Повести об убиении Михаила Тверского в Орде» оценивалась по-разному[484]. Однако, как справедливо заметил В. Н. Рудаков,

«…несмотря на известное сходство, памятники существенно отличаются и в трактовке поведения князей-великомученников, и в оценках монголо-татар, выступавших в роли…мучителей святых. Если в рассказе о гибели черниговского князя и его боярина главные герои произведения рассматриваются просто как мученики за веру, то в…Повести о Михаиле Тверском, по мнению исследователей, автор произведения активно стремился вскрыть также и политическую подоплеку произошедших в Орде трагических событий»[485].

«ТАТАРЫ» В «ПОВЕСТИ ОБ УБИЕНИИ МИХАИЛА ТВЕРСКОГО»

Это действительно так, хотя бы уже потому, что изменилась перспектива рассмотрения происходящего. Составитель Повести непосредственно связывает кончину Михаила Тверского с представлением о наступлении последних времен. При этом текст насыщен уже знакомыми нам оборотами и образами: здесь присутствуют и безаконии Измаилтяне (они же нечестивые и поганые), и казни Божия за людьская согрешения. В то же время появляется новый источник бед, обрушивающихся на Русскую землю: дьявол. Если прежде иноплеменные приходили по попущению Божию, то теперь их действиями руководит лукавыи, который, не хотяше добра роду крестьянскому, вкладывает в сердце князем татарьским свадиша братию. Именно он желает кровопролития и, как только между князьями установится мир, паки рать вздвизаше.

Непосредственным поводом для появления нового персонажа автор Повести, несомненно, видит принятие Узбеком ислама. Не случайно рассказ о кончине тверского князя начинается с упоминания, что Азбяк, поиде в богомерзкую веру срачиньскую, и оттоле наипаче не пощадети нача роду крестьянского. Очевидно, установление в Орде государственной религии (несмотря на сохранение Узбеком всех льгот православному духовенству, данных предыдущими ханами) рассматривалось летописцем и его современниками как нарушение того состояния конфессиональной нейтральности, которое делало ордынское иго до того приемлемым для русских земель.

Быть может, именно это послужило основанием для активизации автором Повести татарских князей. Они теперь уже не пассивное орудие в руках дьявола: обычаи бо поганых и до сех мест, вмещуще вражду между братьи, князей рускых, и собе большая дары взимаху. Помимо корыстолюбия (несытии сущи мьздоимьства) им присущи лесть и стремление к обольщению, а также злоба. Воплощением всех этих качеств становится образ безаконнаго и треклятаго, проклятого кровопивца, окааннаго и нечестиваго Кавгадыя. Показательно, что имя его почти всегда появляется в Повести в сопровождении одного из перечисленных эпитетов. Столь же показательно описание действий Кавгадыя (впрочем, и сопровождающего его Юрия Московского!) на русской земле, которые, как уже отмечалось, явно напоминают описания действий отрядов Игоря под стенами Царьграда и Татар под стенами Рязани:

«…И пакы диавло не престающе желая кровопролития, и еже и створися за грехы наша, прииде бо великий князь Юрьи Данилович ратью к Тфери, совокупив всю землю Низовьскую, и с кровопивцем Кавгадыем, и множество татар и бесермен, и мордвы и начаша город жещи и многа селы. И бысть туга немала, имающа мужа и мучаша различными муками и смерти предаяху, а жены их оскверниша поганни, и пожгоша всю власть Тферскую и до Волгы, и поидоша на другую страну Волгы и по тои стороне хотя то же створити»[486]