— Прямо в сердце попала! — возмутился Мишка. — На хуя ты его ёбнула? Больная, что ли? Я в розыске…
— Думать надо головой, а не жопой, а то ты не знаешь, что консьержка и камера в подъезде… Групповуху менты пришьют теперь, — огрызнулась Петруха. — Ковролин новый на кухню только купила, теперь выкидывать. Засрал всё кровью своей…
— Десятку мне, тебе восьмёру дадут! Вторая часть наша… — волновался Миша. — Мне так путём частичного сложения…
— Тогда я грузанусь… У меня смягчающих полно… Вымой руки, замотай лицо, пригнись и уходи. — Петруха протирала отпечатки пальцев с рюмок.
Длинный Миша неловко мялся, женщина металась по кухне с сигаретой:
— Муж раньше меня освободится… дождётся, а? Будет передачи возить? Заторчит же опять… Давай вали уже!
— Удачи тебе! — с чувством произнёс кореш и вышел из квартиры.
Петруха выпила и позвонила маме.
— Пиздец, мамочка, — сказала она в ответ на заспанное «Алё!». — Я Макара убила только что.
Мать не сразу поверила, но, когда поняла, что дочка не шутит, велела вызвать «скорую» и прилетела на такси в квартиру. Испуганные девочки жались друг к другу, Петруха не разрешала им выходить из комнаты. Сама она успела ярко накраситься и прятала в тайники сумки иголку и маникюрные ножницы. Проклятья покойнику она перемежала с горькими причитаниями и жуткими воспоминаниями о предыдущем аресте, который она провела в пресс-хате. Там её три месяца прессовали по распоряжению прокуратуры, выбивая показания по делу о грабеже.
В показаниях Петруха заявила, что Макар душил назло ей щенка дочек. Она, мол, хотела его остановить и метила в руку, но тот резко развернулся, и удар пришёлся в грудь.
— Щенок дорогущий, я его покупала девчонкам, деньги тратила! Корма, витамины, ветеринары, поводок, ошейник противоблошиный! Что почём-то нынче, откуда такие средства! Конечно, я психанула!.. — возмущалась Петруха.
— Почему вы не облили Макара из чайника? — спросил следователь.
— Чайник в соседней комнате был, а нож под рукой. Я спасала свою собаку! — ответила женщина.
С ней беседовали психологи и психиатры. Кроме эмоциональной огрублённости и многолетней зависимости от опиатов, отклонений не нашли. Петрова была этому рада, жизнь на зоне прельщала её больше, чем лечение в тюремном ПНД.
Ей было очень скучно в тюрьме. Она взяла на себя обязанности хозяйки камеры и, если было настроение, целыми днями мастерила открытки сокамерницам за сигареты. Когда рисовала дочкам, отвлекать её не стоило. Взяв готовый рисунок в руки, она фантазировала вслух: «Вот. Получит Мариночка открытку, в школу понесёт, покажет…» Старшая девочка всё-таки увидела труп соседа, поняла, что мама теперь убийца, и её несколько месяцев лечили за городом от нервного расстройства. Петруха чувствовала себя немного виноватой из-за этого.
От тоски женщина принялась за чтение. Ей сразу понравился Достоевский — раньше она его никогда не читала, «не до того было». Мучимая бессонницей, она листала страницы под тусклым светом ночника до глубокой ночи. Закрыв книгу, долго ворочалась и вздыхала. Днём она то ругала покойного Макара и завидовала его участи, то перебирала фотографии и сокрушалась: «Хороший же мужик был… Добрый… Щенка такого дорогущего детям купил…»
В ИВС, куда её этапировали знакомиться с уголовным делом, Петруха переспала с каким-то ментом. «Мне не западло! — спорила она с сокамерницами. — Лучше, чем монашкой жить… Рожа у него страшная, зато хер толстый… И водки налил от души! Может, ещё пять лет воздержания впереди! Приедет ко мне муж на свидание, а, девки? Вот и проверим…»
Ромке удалось освободиться по УДО уже через несколько месяцев после ареста Петрухи. На первое свидание в тюрьму он пришёл в костюме, на второе — в героине, чем неимоверно взбесил Петруху, — Анфиса дала ему денег на кофе и сигареты для дочери. «По венам мои сигареты ушли, девки!»
Через месяц от матери пришло письмо. Она осторожно сообщала, что Ромка на работу так и не устроился, дочек почти не видит. Ещё он связался с какой-то наркоманкой и переехал жить к ней в квартиру.
Это предательство Петруху изменило. «С девятого класса трахаемся…» — недоумевала она. В глазах её теперь постоянно была боль и злость. Она переживала, что муж находится на УДО, и если его задержат в наркотическом опьянении, то снова посадят. Вопрос был только во времени, и это понимали все. Всего через три месяца Ромку задержали с героином и дали ему четыре года строгого режима. Петруха радовалась: могло быть и хуже. Она предполагала, что они освободятся примерно в одно время, и мечтала, что ей бы надо чуть пораньше мужа, чтобы привести себя в порядок после колонии.
— Зубы вставлю первым делом. В солярий схожу. Свисток намажу ярко-ярко… — мечтала вслух Петруха. — Он увидит меня и охренеет. А я ему — пошёл вон! А потом прощу… Я ж тоже не святая… Ну а что такого — я его люблю, у нас дети…