В 2003 году Борис Гребенщиков (впредь и далее — БГ) поёт: случилось так, что наша совесть и честь была записана у нас на кассетах; кто-то принёс новой музыки, и нам больше нечего было стирать. Ко времени создания этой песни вряд ли кто-то, включая самого БГ, обновлял фонотеку на магнитофонных лентах. Кассеты ушли в прошлое, уступив место цифровым компакт-дискам. Однако БГ пользуется образом записи на магнитную ленту, чтобы сообщить слушателю: новое послание не образует для себя нового смыслового пространства, а пишется поверх старых смыслов, стирая и заменяя последние.
В дополнение к образу следует сказать, что при плохом качестве звукозаписывающей аппаратуры есть вероятность наложения новой записи на старую без полного стирания старой. Такая вероятность и реализуется человеческой памятью.
Иными словами, человеческая память — это палимпсест. Память можно уподобить манускрипту, в котором новый текст наносится прямо на старый. А то произведение искусства и случайностей, что получается в результате, и составляет текущее содержание нашего сознания в каждый конкретный момент. Для иллюстрации ниже я создам условный палимпсест из текстов трёх абзацев предыдущего текста; не имея возможности печатать буквы сверху других букв, я предположу, что составитель манускрипта, вписывая новый текст, использовал пробелы в старом.
Нетрудно заметить, что в этой какофонии словно бы появляются смыслы, отсутствовавшие в начальных текстах любого из трёх абзацев. Но это иллюзия. Никаких новых смыслов в смешении текстов нет. Образы новых мыслей подсовывает нам услужливый ум. Палимпсест — всего лишь хаотическое нагромождение записей. Кстати или некстати, но смешение слов такого рода — один из первых и самых простых приёмов шифрования. Расчёт как раз на то, что читающий будет искать смысл в случайно сформированном тексте, тогда как для разгадки нужно знать алгоритм.
Такова человеческая память и таков человек. Человек выпекает себя слоями, как торт «Наполеон». Не в том смысле, что торт сам выпекает себя. Хотя, в принципе, почему бы и не в том?
Недавно мы с женой были в гостях. Это было хорошее место под Малагой, и хозяева были испанцы. Они испекли торт «Наполеон», потому что к ним стали приходить русские, а как им стало известно, русские очень любят торт «Наполеон». Но мы не проявили никакого интереса к торту «Наполеон». Торт «Наполеон» надоел нам в России. Вместо торта мы интересовались фруктами, которые росли в саду у хозяев. Мы ходили по саду и рассматривали фрукты и даже пробовали некоторые на вкус, хотя мы не знали названий — видимо, руководствовались презумпцией разумности хозяев, которые не станут высаживать в своей усадьбе деревья с ядовитыми плодами.
Есть ли какой-то смысл в истории с тортом и фруктами? Может быть, есть, может быть, нет. Мой архивариус подсунул мне воспоминание о торте «Наполеон» по принципу «смотри, здесь у меня такая же зелёная бутылочка», то есть использовав поиск по ключевым словам.