Русские женщины (47 рассказов о женщинах)

— Ясно, — кивает Кэт. — Я и сама такая. Тогда сегодня расспрашиваю ребят, а завтра мы с вами будем покупать билеты, да такие, чтобы сдать было нельзя, — вот вам и гарантия! Ничего-ничего, вы у нас отлично там перезимуете. Просто лучше всех! И возможно, получите просветление. Или даже несколько просветлений подряд. Говорят, в Индии это легче лёгкого, как в Москве грипп подхватить. Верьте мне, всё будет замечательно. Я вам заранее ужасно завидую. И сейчас спляшу!

«Чокнуться можно, — меланхолично думает Бо. — И по всей видимости, даже нужно. Самое время».

* * *

— Слушай, а как твой брат сейчас поживает? — спрашивает Маша.

— Витька? Отлично! — улыбается Кэт. — Заперся на дедовой даче под Одессой и работает не разгибаясь. А это, как понимаем мы, лучшее, что может случиться с художником.

— Ну и слава богу, — вздыхает Маша. — Он классный у тебя. Классный и… трудный. В смысле, похож на человека, которому всегда будет трудно, какую бы жизнь ни выбрал. Потому что ему вообще на другой планете надо было родиться, просто в последний момент перепутал, не ту дверь открыл.

— Так это как раз совершенно нормально, — говорит Кэт. — В смысле, для художника нормально. Они же все такие — которые настоящие. А Витька — даже слишком настоящий. Конечно, ему трудно! Но я бы с ним поменялась не глядя, хоть сейчас. То есть сейчас — особенно. Потому что он снова при деле, а значит, счастлив, как нам и не снилось. Захотим, а всё равно не сможем вообразить.

— Надо же, как бывает, — задумчиво говорит Веня. — Он же буквально неделю назад внезапно объявился у меня в скайпе. Сказал, что всё херня, в искусство он наигрался, хочет просто жить, но не знает, с какой стороны за это дело браться. И подозревает, что фиг получится. И отключился прежде, чем я успел придумать хоть какой-нибудь ответ. Как быстро всё меняется! Но в Витькином случае это, конечно, к лучшему.

— Ну, мало ли что было неделю назад, — отмахивается Кэт. — Для Витьки это всё равно что в позапрошлом веке. У него же внутренняя скорость бешеная, даже про «вчера» говорит «давным-давно». Наверное, и не вспомнит уже, что жаловался. Впрочем, он сейчас вообще ни о ком и ни о чём не помнит. Я же тоже только от мамы знаю, чем он занят. Она его на даче застукала среди кучи холстов, и чистых среди них практически не было. И везде льётся чёрный свет — на белые стены, на белую траву, на белые лица. Ох, ну я-то пока не видела, с её слов пою. Мама говорит, посмотрела-посмотрела, почти испугалась, потому что как-то слишком хорошо, чтобы быть правдой. И пошла на цыпочках обратно, на электричку, чтобы не мешать. Витька её вообще не факт что заметил. Обычное дело, когда он работает. Ничего, через пару дней остановится, чтобы поесть, может, даже позвонит. Очень на это надеюсь. Скучаю всё-таки по нему — ужас как!

— Ну, миленький, — говорит Кэт, пока Бо аккуратно выруливает на улицу, — а что я должна была им говорить? Что Витька лежит на дедовой даче зубами к стенке и до сих пор не повесился только потому, что ему лень встать? Так это, заметь, просто наша версия, основанная на так называемом знании жизни. То есть на опыте. Но кто сказал, будто опыт прошлого хоть сколько-то полезен при попытке разобраться с настоящим? Прошлое — прошло, наступил новый день. С чего мы взяли, будто жизнь — череда бесконечных повторов? Согласна, часто это так и есть, но «часто» не означает «всегда». На самом деле мы с тобой просто не знаем, как дела у Витьки и чем он занят прямо сейчас. И мама не знает. И вообще никто, кроме него самого. И почему бы в таком случае вместо заунывной саги о творческом кризисе не рассказать друзьям более правдоподобную версию?

— В смысле, менее?

— Нет! Именно «более». Когда я ничего толком не знаю, более правдоподобная версия — это та, которая устраивает меня. Если завтра я узнаю правду, не стану затыкать уши и делать вид, будто ничего не слышала. Приму её к сведению, даже если мне очень не понравится. Но пока я не знаю правды, я свободна. И могу выбирать ту правду, с которой мне нравится жить. И которая, если уж на то пошло, понравилась бы Витьке — где бы он ни был и чем бы ни занимался. Я не знаю, как сейчас живёт мой братец, но примерно представляю, как он хотел бы жить. Всё, что я могу, — сделать вид, будто так оно и есть. Уже есть, а не когда-нибудь будет. Не спорь со мной, пожалуйста. Мне и так непросто. Из последних сил держусь. Когда пойму, что больше не могу, попробую ему дозвониться. Но точно не сегодня. Пусть ещё немного поживёт той идеальной жизнью, которая возможна только у меня в голове, ты совершенно прав, только не говори это вслух, пожалуйста, я сама знаю. Но буду делать вид, что не знаю, — сколько смогу.

* * *

— Катька! Ты как была с детства великим мастером несвоевременного звонка, так им и осталась. Когда я впервые в жизни напился, ты позвонила мне, чтобы узнать, сколько лет мы добирались бы до Юпитера, если бы поехали туда на троллейбусе.

— А ты спросил, с остановками будем ехать или без, — говорит Кэт. — И я до сих пор об этом думаю. Так и не решила.