Двор дома номер восемь в тёмное время суток освещается главным образом за счёт света в окнах, то есть почти никак. Ещё только начало двенадцатого, и автомобили, которыми тут всё заставлено, отражают отблесками с кузовов едва ли не половину окон двора, а прямоугольный газон, однако же, зияет, как большая дыра, провал в пропасть, и никого нет во дворе, кроме Тамары Михайловны.
Это потому, что нет скамеек, думает Тамара Михайловна, прислушиваясь. В одной из квартир заплакал ребёнок, откуда-то донёсся характерно кухонный звяк. Нет, не поэтому, возражает сама себе Тамара Михайловна: у неё во дворе четыре скамейки, но алкоголики только летом сидят по ночам, а в октябре уже холодно, не посидишь.
Обычно после десяти она не выходит на улицу. А тут одна во дворе, в темноте…
Странно стоять ей одной во дворе, да ещё и в чужом, – стоять и прислушиваться. Понимает, что здесь бы жить не хотела. Всего одно дерево, и гораздо больше машин, чем у неё, и нет окон на дальней стене, а что она есть, эта стена, этот брандмауэр, надо ещё в темноте присмотреться. Всё-всё тут чужое. Всё-всё не своё.
Перешагнув оградку, она быстро подходит к той табличке, которую решила для себя считать второй, а не первой.
Ей даже не приходится поддевать молотком – потянула рукой за колышек и вытащила из земли. Опустила табличку вниз табличкой в пакет для мусора.
Никем не замеченная, быстро идёт в подворотню – чужой двор уже за спиной.
Из чёрного пакета для мусора только колышек выглядывает – Тамара Михайловна пересекла улицу, и вот она уже у себя во дворе.
Больше её газон не будет собачьим. Бьёт по колышку молотком раза четыре, пять от силы, не больше.
Колышек входит в землю прекрасно.
Тамара Михайловна довольна работой. Табличка не только табличка с нужными и убедительными словами – в этом ей не откажешь, но она ещё и, помимо слов, перегородила зазор между оградкой и трансформаторной будкой: теперь и безграмотный, и иностранец, и полуслепой – никто на свете не сможет впустить собаку.
Тамаре Михайловне дома опять хорошо. Чайник повеселел и задирает носик приветливо.
Тамара Михайловна глядит в окно и видит табличку. Так бы всё и стояла, так бы всё и ждала, когда приведут.
Очень правильное решение. А вы все дураки.
Тамара Михайловна довольна поступком. Жалко только, никто уже не выводит, не приводит собак, а то бы она посмотрела. Не хочется отходить от окна. Решает полить своего Бенджамина. По графику надобно завтра (полив через день), но что-то земля как будто сухая. Опрыскала листья, увлажнила почву. Сказала: «Пей, пей!»
Маша поздно ложится – захотелось ей рассказать, но, вспомнив про старую деву, передумывает звонить племяннице. Лучше Лёпе расскажет.
Вспомнила, как доктор Стругач однажды ей говорила, что среди своих пациентов она их вычисляет мгновенно – по умному живому взгляду, по рациональности высказываний и трезвому отношению к себе. Даже в старости их тела крепче и моложе, чем у тех, кто рожал и отдавал себя мужу.
Постановила наградить себя маленькой рюмочкой кагора. У неё в буфете уже полгода открытый кагор стоит, и ведь пробует иногда, а он так и не убывает.