Русские женщины (сборник)

Коридоры были по-прежнему пусты, ещё безлюдней была библиотека, и я полюбовался сквозь панорамное, изогнутое дугой окно, заменявшее заднюю стену, на далеко видный даже ночью след за кормой.

…В Болгарии всё совершилось стремительно. «Балкантурист» мигом рассадил всех по автобусам, наша гид Светла, улыбаясь и словно лаская губами каждое слово, на беглом русском разъяснила расписание предстоявших в ближайшие три часа дел, тем временем наш шофёр Василь выруливал со стоянки, а дальше порт рванулся с места так, будто мы шли на взлёт. Встречные автомобили превратились в разноцветные промельки, и мимо нас, вдоль далёкого теперь моря потянулись то очерки гор, то купы деревьев, щедро укрывавшие россыпи черепичных крыш, то, наконец, фруктовые сады и ограды странно наклонённых в сторону моря горных пастбищ.

Отель «Гданьск» представлял собой вольную импровизацию на тему Виллы над Водопадом и не то сползал по склону ступенями этажей к главной улице курорта, не то поднимался к небу, такому уютному и близкому, что до него было проще простого дойти по широкой и пологой лестнице. Та тянулась вдоль отеля, близ окружавших этажи лоджий, и приводила к входу в холл, помещавшийся – что казалось правильным – на верхнем, а не нижнем этаже. Впрочем, внутри был устроен и лифт: наш багаж подняли в холл с его помощью, не дав нам даже запыхаться.

Затем последовало распределение номеров, и тут случилась первая странность. Почти все они были однокомнатные, двухместные. И однако, нам с отцом, как это подчеркнула Светла, администрация нашла возможным предоставить двухкомнатный номер – как оказалось, ещё и с ванной вместо душа. Возможно, на кого-то произвело впечатление профессорское звание отца, которое в тогдашней России значило неизмеримо меньше, чем, например, должность директора мясокомбината (таковой был в нашей группе). В России, но не в Болгарии. И мне вскоре довелось убедиться, что никакой ошибки не произошло. Вряд ли, конечно, все прочие остались довольны подобным решением управителей отеля, но жалобы никто не заявил, хотя в конторке у портье имелась соответствующая книжка, которая по-болгарски называлась «плакальной». Что же касается нас, то мы с удивлением и радостью вселились в просторные апартаменты, где, помимо кроватей, платяных шкафов, тумбочек и кресел, имелось ещё изящное бюро на гнутых лапках, с затянутой сукном столешницей, набором ящичков, дверец и полок и с особым, тоже на гнутых ножках, стулом. Так что я не без тайной гордости взирал тем же вечером, как отец разложил сопровождавшие его всегда папки с бумагами, разного калибра записные книжки и прочие писчие атрибуты на этом добродушном чудовище, имевшем дальнее, но явное родство с клавесином или клавикордом, после чего, убедившись, верно, в его благосклонном содействии, принялся тотчас что-то писать, по временам сверяясь с другими своими записями, увлёкся, уйдя в работу, и, разумеется, даже не догадывался, что аккуратнейший его почерк, строка к строке, сразу привёл всё в гармоническое соответствие. Ибо именно каллиграфия на тайных скрижалях всемирных соответствий равна природной строгости нотного письма, а что бы мог предложить в данном случае, со своей стороны, властелин мясной кулинарии?

Налюбовавшись достигнутым совершенством, я взял с блюда персик невиданных в наших краях размеров и удалился в лоджию – полёживать там в шезлонге, посматривать на россыпи огней, земных и небесных, и на досуге дать себе так или иначе отчёт в тех мечтах, которые с некоторых пор без толку горячили мне кровь и пытались прикинуться моими: именно в это я как раз и не верил. Разумеется, я ничего не достиг. То, что это навязанное мне внимание ограничивалось лишь особами одного (примерно) со мною возраста, а, допустим, Светла, блистательная красавица, достигшая, однако, лет двадцати, могла интересовать меня лишь вчуже – это обстоятельство мне и прежде было отлично известно и нисколько не утешало меня. Зато огни всех сортов с вершины нашего холма были дивно хороши, и созерцанием их мне и пришлось умиротвориться.

Последующие дни курортного отдыха оказались выстроены все по одной общей схеме, но, странным образом, не вызывали скуки и не сливались друг с другом. Возможно, что хитрый горячитель моей крови и в это внёс свою лепту: я был одолеваем предчувствиями, впрочем смутными, и такими же смутными, но сильными ожиданиями. В русскоязычной библиотеке, занимавшей антресоли нижнего холла, где по вечерам играл дежурный ансамбль и можно было заказать себе лёгкие закуски и нелёгкие болгарские вина (это, разумеется, для совершеннолетних), я выбрал себе «Большие надежды» Диккенса – в надежде остудить свои собственные. Увидав их в нашем номере на столике подле моей кровати, Светла понимающе улыбнулась и спросила, не хочу ли я съездить с нею на прогулку в Варну.