Русские женщины (сборник)

– Это дворничиха, урючка. Что лестницу моет: воды, наверное, хочет набрать. Надо открыть: у нас везде свет горит, она же видит, что дома кто-то есть.

Валентина закрыла дверь в ванную и пошла открывать. На лестнице стояла Гульнара, таджичка, с двумя вёдрами:

– Хозяйка, дай воды набрать, мыть надо.

– Проходи. Горе у нас: бабушка вчера умерла, мама моя.

– Ой бой! Ай пахта, джын пахта! – запричитала Гульнара. – Ай беда, хозяйка, ай-ай, – и пошла на кухню за Валентиной, минуя ванную.

– Я там в ванне бельё замочила. Описалась она перед смертью, – сказала Валентина, помогая таджичке переливать воду из кастрюли в вёдра, – вот на кладбище едем, машину ждём.

Таджичка, благодаря и кланяясь, пошла обратно на лестницу.

– Ой, тут ещё расписаться надо, что я у вас убирала, – протянула она листок Федоту. Тот, улыбнувшись, поставил в обходном листе подпись «Генрих Гиммлер», а в графе «время уборки» – «14.88».

– Правильно, что впустили. А то бы она сказала, что у нас свет горел, а мы не открыли, – лишние подозрения.

Гроб с некоторыми усилиями закрылся с обеих сторон на два замка.

– Так, молоток давай и гвозди. Надо ещё забить для верности.

Забивала гвозди тоже Валентина. Несмотря на бардак, у неё всегда всё было, весь необходимый хозяйственный стафф. Во всех хозяйственных делах она смолоду привыкла рассчитывать только на себя и привычно делала всю мужскую работу по дому.

Валентина переложила голову в кастрюлю, из которой она помогала урючке набирать воду, и тщательно вымыла ванну невыносимо воняющей хлоркой «Белизной», стоявшей под ванной со времён социализма.

– Федот, – позвала она сына, который пошёл на кухню перекусить и уже разбил в сковородке четыре яйца, – я знаешь что думаю? От головы позже избавимся. Сейчас не до этого. Давай занимайся похоронами, езжай на кладбище, договаривайся. Сегодня надо похоронить, срочно всё сделать. Вот деньги – на, возьми – сто тысяч здесь. – Валентина знала, что Федот не станет налево-направо разбрасываться деньгами даже в такой экстремальной ситуации, а постарается бо́льшую часть проблем решить путём непосредственных переговоров. Вот это он умел: у Федота был талант договариваться с людьми, располагать их к себе. – Документы не забудь.

– Ладно, мама, всё сделаю, ты меня знаешь. А голову куда?

– В морозилке пока полежит. А когда всё уляжется – посмотрим. Потом уже не так страшно, если что.

Федот поехал по делам и довольно скоро всё уладил. Через три часа он приехал на ритуальном автобусе, привёз с собой двух грузчиков. Они вчетвером – водитель помог – занесли гроб в салон машины. На кладбище тоже всё шло гладко. Правда, за могильщиками пришлось побегать. Но Федот вызвонил их, и вскоре на автокаре подъехали двое с характерными землистыми лицами. Встав друг напротив друга, они в полном молчании быстро и споро стали с двух рук закидывать могилу землёй, сверху насыпали аккуратный свежий холмик. Федот дал каждому три бумажки по пятьсот рублей.

Домой вернулись уже поздним вечером. Валентина собрала на стол: надо же бабушку помянуть, а то не по-людски как-то. Фотографии не нашлось, и Валентина оклеила чёрным скотчем свою картину – последний бабкин портрет, – где она в кружевной рубашке и бархатной шляпе, как старая голландка. Единственное большое зеркало в коридоре накрыли простынёй. Посередине стола на большом блюде расположили голову, поставили к губам рюмку с водкой. Поминали солёными огурцами, салом и докторской колбасой прибалтийского производства. Федот не поленился и сбегал в хачмагазин шаговой доступности за киселём из смородины фирмы «Валио».

Где-то через неделю бабкину голову, вынув из морозильника, Валентина положила в тот самый мешок с капустой, которую она так и не успела засолить. Некоторые кочаны уже стали подгнивать и слегка почернели. Можно было ещё, сняв верхние листья, капусту пустить в дело, но Валентина решила, что двух вёдер плюс семилитровая кастрюля, которые получились с одного мешка, – хватит им на всю зиму за глаза и за уши, больше и не съесть. Голову она положила в самый низ, а сверху – самые гнилые и чёрные кочаны, и в то же утро Федот вышел во двор, когда под окнами загрохотало приехавшее пухто, и сам закинул в него мешок. Машина уехала. Валентина стала снаряжаться на Невский. Уже стояла глубокая осень. Сверху на куртку и свитер пришлось надеть ветровку, на ноги натянуть две пары тёплых носков. Она посмотрела на календарь – было девятое ноября, а бабушка умерла первого. «Девять дней, – подумала Валентина, – ну вот и управились».

Андрей Рубанов Вдовьи бреды

Душный, жаркий июнь в Москве.

Город не остывает за короткую ночь.

Все полуголые. Шаркают сандалетами. На лицах глянец пота.

Она уверенно входит, обмахиваясь огромным бумажным конвертом, зажатым в толстых розовых пальцах. Ей примерно 65. Рыхлая женщина на рубеже превращения в старуху. Белая, нелепая полотняная кепка громоздится на дыбом стоящих коротких седых волосах.