Русский

– Как учит мой друг, замечательный русский космист Лука Петрович Карпов, он же Лукреций Кар, Гагарин перенес земную историю в Космос. С этого момента земная история России стала историей космической. Любое деяние, любой поступок, совершенные на земле, меняют весь Космос. Юрий Гагарин – святой. Он не погиб в авиационной катастрофе, а живым был взят на небо. Когда мы слышим летний гром за высокой синей тучей, мы знаем – это летит Гагарин, и его след в небесах отмечен радугой.

Профессор умолк, и его лицо прозрачно светилось, словно в нем уменьшилась земная материя и просиял дух небес. Серж смотрел на Профессора, на Капитана, на Кешу, и ему казалось, что их головы окружены тончайшими нимбами из радужных разноцветных колечек.

Молчали, слушая тихие рокоты крыши, над которой проносился ночной ветер, бульканье в трубе и скрипы балок. Невнятный шум неугомонного города.

– Отойдем ко сну, други мои, – сказал Профессор своим ученикам и последователям, среди которых был теперь Серж.

– Ложись сюда. – Кеша показал Сержу продавленный топчан, над которым проходила труба. – Там вторая дверь, – указал он куда-то в угол. – Если полицаи станут сюда ломиться, уходим другим манером. Ложись одетый. А то без порток убежишь.

Серж надел свои просохшие башмаки, натянул на голову шапочку, улегся на топчан, накрывшись каким-то дырявым пледом. Слушая уютное журчание в трубе, жестяные рокоты крыши, уснул. И сон его был как в детстве, на даче, когда шумел за стеклами летний дождь, хлюпала бочка и благоухал под окном цветущий куст жасмина.

Глава пятнадцатая

Сквозь цветущий куст, мягкий шелест дождя, блаженство сна, который возвращал ему восхитительные переживания детства, ударил черный тяжелый шкворень, тот, что задвинул в печь беззвучно кричащего белоруса. Пробуждение было ужасно, под грохот в чердачную дверь, сиплые крики:

– Крысы чердачные, открывай! Травить вас, как крыс поганых!

Вскочил, видя пугливый лучик фонарика в руках Кеши. Всей бестолковой торопливой гурьбой протиснулись во вторую дверь, ведущую на черную лестницу. Ахая, хватаясь за корявые перила, скатились вниз, мимо лестничных окон, в которых мутно синело утро. Выбежали на задний двор. Сержа обожгло морозным железным воздухом. На грязных фасадах горели желтые окна. Две подворотни вели на улицу, где мелькали автомобильные фары, рябили пробегавшие, черные на белом снегу, пешеходы. Кеша и Капитан, поддерживая грузного Профессора под руки, устремились в одну подворотню, а Серж метнулся в другую, слыша за спиной, у подъезда, сиплые крики и брань. Видел, как в полукруглом проеме ворот семенит Профессор, и его, что есть силы, тянут вперед Кеша и Капитан. Успел подумать, что больше их никогда не увидит и ему не дано узнать, что связывает Профессора, проповедника русского мессианства, и лучезарного космиста Лукреция Кара.

Он бежал по улицам, и гиена с налитыми кровью глазами гналась за ним по пятам. Она нюхала его след, настигала в утренней толпе, кидалась за ним в подземные переходы, врывалась в магазины, проламывая турникеты. Ее вой сливался с рявканьем полицейских машин, с истошными воплями карет «скорой помощи». Красные огни светофоров, рубиновые в утреннем небе рекламы были глазами чудовища, которое стремилось его схватить и вернуть обратно под землю, в сырой туннель, где на стыках лязгают ужасные вагонетки.

Серж оторвался от чудовища, укрывшись в продуктовом магазине, и оно пронеслось, выгнув горбатую спину, сбрасывая с загривка синие искры. Исчезло в туманных улицах.

Город, в который он вырвался из подземелья, был городом, где насиловали его невесту. Среди заиндевелых домов, ледяных водостоков, забитых автомобилями улиц он слышал ее крики, ее зовы о помощи, но не мог понять, откуда они раздаются. Он медленно поворачивался, подставляя сердце этим сигналам боли, как обращается в сторону цели чаша антенны. Ему начинало казаться, что сигнал исходит из той части города, где высилась Останкинская башня. Нинон распята в телестудии, из которой идет трансляция, ее насилуют среди прожекторов и телекамер, под резвые крики ведущего и хлопанье восхищенной толпы. Но потом сигнал перемещался, и ему чудилось, что мольба доносится из той части города, где белой горой, увенчанный куполом, туманится храм Христа Спасителя, и Нинон истязают на мраморных плитах, при свете лампад, похотливые, в черных рясах насильники. Сигнал смещался и теперь доносился из Кремля, из-за розовых, в инее, стен, где в гулких коридорах, в роскошном кабинете собрались насильники и глумятся над невестой под портретом самодовольного президента.

Серж поворачивался в разные стороны, и больные лучи вонзались в его сердце, словно город с его площадями и проспектами, особняками и храмами был вместилищем его позора, тоски и бессилия.