Русский ад. Книга вторая

«Так это ж не он, воропень вертож…ый… отбалдырил требух, это они его отбалдырили… — объяснил Иван Данилович генералу, спасая Дениса от уголовной статьи. — Налетели, сука, и отбалдырили, вон Денис… красавец какой…»

Ему-то Иван Данилович сразу в морду съездил, но Денис так упоительно рассказывал о девичьих трусиках со специальной дырочкой между ног (из Парижа привезли!), что Шухов тоже не удержался: кого-то из гражданок привели к нему прямо в кабинет…

В другой раз Денис сам съездил в ухо одному австралийцу. И опять его спас Иван Данилович, хотя ситуация была чудовищная.

…Тихий, приятный, ухоженный австралиец, овцевод. Как-то утром он зашел в «Арагви» — позавтракать.

К овцеводу тут же подсел местный карманник.

— Вишь, брат, какой у меня бумажник? — и он вытащил из кармана толстый кошелек. — А у тебя какой?

Овцевод улыбнулся и тоже достал свое портмоне, набитое долларами.

— Хороший… — обрадовался карманник. Он поднялся, забрал оба бумажника и спокойно вышел на улицу.

Овцевод долго ждал, когда же наконец вернется его новый знакомый, потом все-таки сообразил, что его ограбили, и вызвал милицию.

Денис только что заступил на сутки. Он составил протокол, лениво посоветовал «большому другу нашей страны» вести себя в Москве поосторожнее и уехал в отделение. Вечером, в двенадцатом часу, Дениса срочно вызывают в медпункт гостиницы «Националь». — Тот же австралиец! С горя он привел в номер проститутку, девушка сразу опоила его клофелином и унесла все его вещи, вот только фотоаппарат не влез в ее сумку.

Денис опять составил протокол, опять порекомендовал «большому другу нашей страны» быть в Москве поаккуратнее и уехал в отдел.

В семь утра — новый вызов. Опять «Националы). Денис как чувствовал: овцевод!

Рано утром, когда он спустился в холл сделать «чек-аут» и покинуть наконец гостеприимную Москву, к нему подошел какой-то мужчина:

— Помогите бедному человеку, господин! Я три дня не ел. Давайте я сфотографирую вас вашей камерой, а вы дадите мне за это один доллар.

Овцевод — как загипнотизированный — протянул голодному москвичу свой фотоаппарат и отошел к кадке с пальмой, чтобы снимок получился эффектным. А обернувшись, увидел, что холл гостиницы совершенно пуст: голодный москвич исчез… вместе с камерой…

Не стал Денис составлять протокол. Он взял «большого друга нашей страны» за руку, вывел «друга» на лестницу и так засадил ему в физиономию, что австралиец долго-долго катился по лестнице и очнулся в гардеробе, внизу, у женского туалета…

[На самолет, кстати, он тоже опоздал. Целые сутки овцевод тихо голодал на лавочке в Шереметьево, ждал следующего рейса, но кто-то из пассажиров сжалился над ним и угостил овцевода фирменным советским пирожком — с повидлом!]

— О Красноярске, Иван Данилович, я наслышан, — вздохнул Денис. — Там у меня товарищ… по Омской школе… знаю, какие пляски… начались…

— Круче половецких, слушай, — согласился Шухов, закурив папиросу. Он достал из кармана мятый листочек бумаги, зачеркнул цифру «7» и написал на бумаге: «8». Иван Данилович каждый день подсчитывал выкуренные папиросы — неизвестно зачем.

Шухов опять прошелся по кабинету.

— У Касьяна Голейзовского половецкие пляски, где танцуют все как один человек, — гениальная вещь, но это, лапуля, танец педерастов. Ты обязательно сходи на «Князя Игоря», опер! Не ровен час, подменят Александра Порфирьевича каким-нибудь фуфлоганом… чтобы театру подешевле было…

Иван Данилович дружил с дирижером Небольсиным и певицей Шпиллер, — Наталья Дмитриевна была любимой женщиной Сталина, это почти не скрывалось, но о Сталине она говорила редко, хотя однажды обмолвилась, что в гостиной у Сталина висел портрет Василия Качалова.

Интересно, Качалов знал об этом?

— Прикажете, значит, пойду, — вздохнул Денис. — А без приказа — нет, не пойду: я теперь о жизни больше всех ваших театров знаю; за такой жизнью, как наша, никакие театры уже не угонятся, поэтому мне в театре скучно.

— Да уж… — согласился Иван Данилович, потушив сигарету. — А пьески — «кашель и пердеж — ничего не разберешь»!

Он удобно устроился в кресле и вытянул ноги, настроившись на серьезный разговор.

— Или Островский…

— Что Островский? — не понял Иван Данилович.

— Истинно русский писатель, — напомнил Денис.

— Ну?..

— Так у него в пьесах одни козлы, товарищ полковник. Купцы особенно.

Накануне по телевизору шла дискуссия театроведов о русском характере. Кто-то из них назвал Островского «певцом русского дебилизма». Денису очень хотелось блеснуть красивой фразой.

— Это Катерина, по-твоему, идиотка? — взревел Иван Данилович. — Лариса в «Бесприданнице»? Ты с Никитой фильм-то глядел?

— Еще как глядел, — обиделся Денис. — В оба глаза глядел. Сначала она духами ссыт, а потом, товарищ полковник, под пули лезет, если Михалков… не наврал там чего…

— Не Михалков, а Рязанов, — поправил Шухов.

— Какая разница?

Шухов встал и опять прошелся по кабинету.

— Послушай, лапуля! — назидательно сказал он. — Когда немцы Орел взяли, всех местных погнали на работу в Германию. Так вот: те орловские девки, кто не замужем был, на 99 %, опер, оказались девственницы.