Русский ад. На пути к преисподней

у физкультурников… у этих… всех нас на работу строем погонят, как у немцев в кино… мы ж как пленные станем! А че? нет штоль?.. Мы, Михалыч, назаровских знам! Эти люди — не люди! И деньжиш-щи-то у них откеда? Откеда, я спрашу! Это ж с нас деньжищи! С палаток… разных, где я до Ельцина пиво брал, они ж там зад об зад стоят, — с них! А можа, и зазевался кто… какой-нибудь съездюк… дороги-то на Красноярск во каки широкие, хотя я свечку не держал и понапраслину тягать сча не буду. Но от физкультуры… от ихней… прибыль, видать, большая, раз они завод забирают, в школах таки деньжиш-щи не плотют…

Егорка опасался, что его не поймут и для убедительности перешел на крик.

— А ващ-ще, мил человек, — Егорка косо взглянул на Петракова, — когда назаровские к власти придут, они ж свою деньгу на нас отрабатывать станут! А на ком ж иш-що?

— Так ведь и сейчас несладко, — возразил Петраков. Ему определенно нравился этот человечек.

— Несладко, да, — кивнул Егорка, — но беды-то нет, недостатки есть, а беды-то нет, потому как счас мы — не говно, а будем говно, точно тебе говорю!

Погано живем, скушно, Москву вашу не видим — факт. Но деньги у нас никто сча не отымает. Деньга есть пока. Жизнь есть! А эти ж — эти ж все отберут! Эти — такие! Михалыч — директор с характером, тока он у нас не тухтач, как назаровские! С Михалычем-то мы и договориться могем, а к тем-то гражданам просто так не подойди! Они так фаршмачить начнут… все с нас выгребут, прямиком до нитки, они ж вощ-ще нам платить не будут, потому как не умеют они платить! И не люди мы станем без денег-то, хуже собак станем, озвереют все, потому как это собаки без денег обходятся, а человек — нет! Затопчут они нас, ты послушай! Так затопчут… — хуе-мое с бамбулькой, прямым текстом тебе говорю, нам и самим-то за себя стыдно станет, хотя б перед детишками родными, во… в какое состояние мы войдем, а как потом выходить будем? Да и не спросит нас никто, потому как страна эта станет уже не наша!

— Краснобай… — протянул Чуприянов.

И опять все молчали.

— Я, — Егорка помедлил, — можа, конечно, и не то говорю, мы ж барашки, в лесу живем, но если назаровские, мил человек, у вас завод покупают, то вы там, в Москве, все с ума посходили! И это я кому хошь в глаза скажу, а правительству — в морду дам, если это ваше правительство где-нибудь встречу!.. И че вы, мил человек, — Егорка смотрел сейчас только на Петракова, — к нам в Сибирь лезете?.. Че вам всем неймется-то, а? Мужики наши в сорок первом… с Читы, с Иркутска… не для того Москву защищали, чтобы она счас для нас хуже оккупантов была! А Ельцину я сам письмо составлю, хоть и не писал отродясь ничего, — упряжу, значит, шоб назаровских не поддерживал, он же сам потом пожалеет! И ты, Михалыч, знай: мы — правду любим! Да разишь мы… тока? В России все правду любят! И баньку мы с Олешей строить — не будем, неча нас обижать… осиной разной… а если я вам обедню испортил, так вы уж звиняйте меня, какой есть!..

Егорка с такой силой хлопнул дверью, что Катюшка — вздрогнула.

— А вы, Иван Михайлович, его на галеры хотели, — засмеялся Петраков. — Да он сам кого хочешь на галеры пошлет!

Чуприянов не ответил. Он сидел, опустив голову, сжимая в руке давно опустевшую рюмку.

5

Ельцин чувствовал, что он превращается в зверя. В удава.

На крест не просятся, но и с креста не бегают!

Он бы с удовольствием, конечно, отправил бы на тот свет Хасбулатова, за ним — Руцкого, Зорькина, но Хасбулатова — раньше всех.

А как иначе? Россия, вся Россия, давным-давно банда, здесь, уж извините, кто кого! Ведь они, компания эта, они его, Бориса Ельцина, не пощадят, случись что, они уже приготовили ему гильотину. А может быть и галстук из каната — им все равно! Президент обязан расправляться с теми, кто готов (желающие есть всегда) расправиться с ним, с лидером нации, выбить из-под него стул, точнее — царский трон…

Ну хорошо: Хасбулатов приговорен (он, Ельцин, его приговорил), Коржаков и Стрелецкий, его сотрудник, все сделают как надо, несложно, наверное… дальше что? Какой выход? Длинная шеренга, вон же их сколько, сволочей, кровные враги, понимашь… Трупом больше — трупом меньше, конечно, — но Европа? Америка?! Что скажет «друг Билл», увидев гроб уважаемого Руслана Имрановича, а? Чья работа, эти похороны? Кто хулиганил? Чьи уши торчат?

Демократического… можно сказать… Президента, так что ли?

Но и цацкаться с ними… прав Коржаков… они-то, его служба, уже натренировали руку на наглецах-банкирах (что-что, а убивать эти ребята мастера, действительно мастера, у них все как в кино, понимашь…) — да, конечно, Руслан Имранович легко уйдет вслед за господами Медковым («Прагмабанк»), Литвиновым («Россельхозбанк»), был бы приказ, как говорится!..

Ельцин боялся всего и всех, именно так — боялся всего и всех, поэтому не гнал от себя даже самые мрачные мысли.

Он, Президент, больше всех боялся того государства, той системы рыночных отношений, которые он же и создавал — тупо, совершенно тупо подчиняясь той демократии, которая крутила им как угодно, во все стороны, налево и направо.