Русский ад. На пути к преисподней

Солдата звали Николай Симонов, пройдут годы и он станет великим актером…

Борис Александрович все чаще и чаще уходил как бы сам в себя и предавался размышлениям.

«Минувшее меня объемлет живо…»

Ну, хорошо. Юрьев был педераст, это известно, но в классическом театре актер действительно начинается с ног!

— Боря, я спрашиваю, ты кашу съел?!

Суровый окрик вернул Бориса Александровича к его обеду.

— Ты где была?

— Здесь, — Ирина Ивановна пожала плечами, — у телевизора. Сенкевич рассказывал про Египет. Боренька, — рабам, оказывается, хорошо платили за эти пирамиды…

— Еще бы! — Борис Александрович нагнулся, поправил очки на носу и придвинул к себе тарелку с кашей. — Если людям не платить, Ирочка, они же работать не станут! Никакие палки не помогут! Не ценит раб свою жизнь! А еще хуже, они, рабы, построят пирамиды, что эти пирамиды тут же, пожалуй, и рассыпятся!

Платить, Ирочка, надо, это закон! А у наших-то, посмотри у нынешних… денег нет, денег нет… Как это нет? А куда деньги делись? Нельзя же так: были — и вдруг нет, это ведь такая штука, деньги, они не исчезают в никуда…

Значит, — Борис Александрович забросил очки обратно на нос, — их кто-то взял, верно? А кто взял? Я вот очень хочу знать, кто их взял, мне интересно! Я требую, чтобы мне назвали этих людей!..

— Не отвлекайся, — строго сказала Ирина Ивановна. — Кроме меня, Боренька, все равно никто тебя не услышит.

— А не надо, чтобы меня слышали! — воскликнул Борис Александрович. — Если каждый человек будет, как я, задавать себе вот такие вопросы, в России все встанет на свое место! Если Россия, как утверждает симпатичнейший господин Бурбулис, возвращается сейчас к капитализму, а их капитализм, извините, начинается с того, что у людей отбирают последние деньги… как это сделал господин Ельцин… я о сберкнижках… нет, это не капитализм, а просто воровство… да еще и беспредельное! Господин Гайдар обязан сказать людям: уважаемые дамы и господа, бывшие товарищи… большевики держали вас за дураков (хотя и платили, между прочим, пусть не много, но платили), а мы, капиталисты, держим вас за скотов и по этой причине платить вам станем еще меньше. Вот тут я поднимусь и отвечу: знаете, я — старый человек, мне скоро восемьдесят лет. Но я — гордый человек. При Ленине я пережил голод и революцию. При Сталине я пережил страх, который страшнее, чем голод. И я не хочу, я не желаю видеть, как моя страна снова становится на колени, как… эти люди, почему-то получившие власть, делают… по глупости, наверное, не по злому умыслу, но какая мне разница?., делают все, чтобы моя страна объявила себя банкротом. Разве я шесть десятков лет (даже больше) работал в России для того, чтобы моя страна была бы, в итоге, банкротом?

Послушайте, я могу ставить спектакли где угодно, хоть в сумасшедшем доме, как моя приятельница Серафима Бирман, куда Серафиму сдали родственники, — Ирочка, ты же знаешь, она в психушке ставила «Гамлета»! Но я, извините, не могу и не буду ставить спектакли в пустом зрительном зале, сам для себя, потому что я еще не сошел с ума!

А те, кто отнял у людей деньги, вот эти… господа ни за что на свете не пойдут в мой подвал на «Соколе», потому что им, извините, некогда, у них деньги делают деньги, и поэтому их жизнь закручена винтом! Зато у тех, кто уже не может жить без моего подвала и моего Моцарта, денег теперь нет. Последние деньги у них отняли эти безумные цены в магазинах, ведь очередь за дешевым товаром стала сейчас еще больше!

Значит, я соберу Камерный театр и обращусь к актерам: скажите, кто из вас, молодых людей, готов поверить, что вы скоты? Не согласны? Спасибо. Я знал, что вы никогда не согласитесь с таким взглядом на свой народ.

Поэтому я сделаю сейчас то, на что я прежде не решался: после гастролей в Японии, мы подписываем контракт с Европой на пять лет. То есть мы — мы все — не возвращаемся в Москву до тех пор, пока Россия не поймет, наконец, что если ей, России, предлагают вот такой, извините, капитализм, что если вместо собственных магазинов, вместо микояновской говядины или бабаевских конфет мы получаем «сникерсы» и мини-супермаркеты, то это все (послушайте старого человека!) делается не для того, чтобы Россия стала еще богаче, а для того, чтобы в один прекрасный день все эти подарки — отнять, объявить в стране кризис и призвать в Россию удалых молодцов с Запада: придите и владейте нами!

Нельзя освободить народ, приведя сюда, пусть даже под видом реформаторов, людей другой внутренней культуры, то есть новых завоевателей! И иностранцы дураки: тянут к России руки… не понимают, что очень скоро… они будут уносить ноги…

Есть три вида безделья — ничего не делать, делать плохо и делать не то, что надо. Нам бы только понять… как все-таки за короткий срок мы умудрились вырастить в нашей стране столько молодых негодяев?

Ирина Ивановна лукаво смотрела на мужа:

— Немцы, Боренька, заставят тебя ставить «Так поступают все женщины». Гендель им надоел.

— А я, Ирочка, приведу им слова Бетховена: это порнография! Неужели Бетховен в Европе не авторитет?