Дальнейший путь пролетки был крайне замысловат, но окончился в каких-нибудь полутораста саженях от места работы верного Тузика, в Большом Гнездниковском переулке. Давно обещанный Акакию Фразибуловичу переезд его Управления в новое просторное здание на Петровке откладывался в который раз. Сыскная полиция теснилась в небольшом особнячке, половину которого занимал архив, и в крохотных комнатушках-пеналах следователи падали в обмороки от духоты.
Тубуса с валиками при начальнике московской сыскной полиции уже не было. Оный тубус обрел временное пристанище в погребе мещанки Акулины Власьевой рядом с вареньями и соленьями – и скрытно, и прохладно. Было бы верхом глупости держать такой материал в Управлении. Подобно многим московским аборигенам Акулина была рада услужить Царапко, в свое время спасшему от мошенников ее невеликий капиталец. С профессиональной цепкостью Акакий Фразибулович накрепко запоминал обиженных им людей, но еще крепче запоминал облагодетельствованных. Первых следовало всего-навсего остерегаться; ко вторым можно было обратиться с просьбой. Девять из десяти не откажут – особенно если просьба будет пустячной. Почти все мы наипрекраснейшие люди, когда дело касается пустяков…
С такой светлой мыслью Царапко выслушал несколько кратких докладов по текущим делам, кое-что уточнил, кое о чем распорядился, а затем потребовал себе на стол холодного крепкого чаю с лимоном и сводный список задержанных за сутки женщин. С тех пор как до каждого московского городового была доведена задача ловить мошенницу с приметами великой княжны, полиция просто сбесилась. По-видимому, от жары у всего города размягчились мозги. Будочники и квартальные пугали обывателей грозными взглядами и зверским шевелением усов. Околоточные надзиратели радовались, как дети, каждой новой жертве, пищавшей в лапах у городового. Приставы ежедневно доносили о многих десятках особ женского пола в возрасте от восьми до шестидесяти лет, задержанных «до выяснения». А выяснять приходилось Царапко.
Не с нуля, понятно. Давно уже к каждой части были прикреплены толковые люди из сыскного. Тщательнейшим образом проинструктированные самим Акакием Фразибуловичем, они производили первичный отсев, не смея замахиваться на большее. Поданные ими списки поступали в Управление, где немолодой коллежский секретарь Сепетович, плавая в собственном поту, сводил их воедино и лично перепечатывал для начальства.
Сегодняшний список насчитывал тридцать семь фамилий. Царапко знал, что четыре пятых возможных кандидаток на «аферистку, дерзающую выдавать себя за великую княжну» уже отсеяны. Но и тридцать семь – многовато.
– Что это, Сепетович? – несколько брезгливо спросил он, ткнув пальцем в первую же фамилию.
Коллежский секретарь неслышной рысцой обежал вкруг стола и близоруко наклонился над списком, сунув чуть ли не в самое лицо Акакию Фразибуловичу свою потную макушку с прилипшими к розовой коже редкими волосенками. Немного отстранившись, заморгал.
– Виноват-с?
– Кочерыгина Федосья Лукинична, – проговорил Царапко. – Что, незнакомая барышня? Ну, правда, в городе она более известна как мадемуазель Эмма…
Сепетович хлопнул себя по лбу, выбив мелкие брызги пота. Поморщившись, Царапко легонько оттолкнул его от себя, чем нисколько не умерил обожания, с каким смотрел на него подчиненный. На лояльность Сепетовича можно было положиться, но умишком он обладал незначительным, а памятью и того хуже. Служа в сыскной полиции, он не имел ни малейших карьерных перспектив, однако не жаловался и не просил о переводе. Акакия Фразибуловича он боготворил, открыто преклонялся перед его гением и сам себя назначил чем-то вроде личного секретаря.
– То-то же, Сепетович, – закончил краткое внушение Царапко. – Мне сейчас знакомые не нужны. Мне одна незнакомка нужна. На память не надеешься – по картотеке проверь. Ступай.
Прихлебывая холодный чай из стакана с фигурным подстаканником, Царапко воззрился на список с отвращением. Ругнул про себя жару, плавящую мозги как раз тогда, когда ум должен быть остер и быстр. Имена, фамилии… Второй по величине и по значению город империи непомерно велик народонаселением – без малого два миллиона душ! Каждый день наблюдая московскую сутолоку, Акакий Фразибулович иногда ловил себя на мысли, что не способен понять: что здесь делают все эти люди? Выполняют роль деталек общественно-экономического механизма? Способствуют товарообмену, как известно, наиболее интенсивному в крупных городах? Гм. И только-то? Право, удивительно. Иной живет, хлеб жует и ведать не ведает, что его классифицируют и еще пытаются уразуметь, для чего нужна эта деталька…
Очень понятно, для чего на свете живут воры, грабители, мошенники, убийцы. Чтобы жила полиция. Чтобы она хватала кого ни попадя, а начальник сыскного наживал себе от злости камни в печени.