Русский Бертольдо

В 1747 г. комедия Бурсо «'Esope `a la ville» шла в итальянском переводе Гаспаро Гоцци (Gozzi, Gasparo, 1713–1786) в Венеции [164]и, по-видимому, имела успех. Уже через два года Гольдони решается предложить венецианской публике своих «Bertoldo, Bertoldino е Cacasenno», чуть позже — интермедию «Bertoldo in corte». Зеркальность названий интермедии Гольдони и комедии Бурсо подразумевает вольный или невольный расчет на ассоциацию осведомленного зрителя — ведь обе французские комедии имели колоссальный успех у парижской публики. «'Esope `a la ville» шел на сцене Th'e^atre Francoisболее сорока раз [165]. Вышедшая уже после смерти автора и подвергшаяся некоторым цензурным сокращениям комедия «'Esope `a la cour» также продержалась в театральном репертуаре почти до конца столетия [166]. В новой редакции ее жанр был уточнен как «героическая комедия» («com'edie h'eroique») или «трагикомедия», что небезосновательно. Басни, которые Эзоп беспрерывно на протяжении пяти актов рассказывал королю, носили характер не развлекательный, а исключительно назидательный, в духе политических и философских наставлений монарху, столь популярных в эпоху Просвещения. Параллель между королевским министром Эзопом и Бертольдо во французской перелицовке была очевидна: оба любили поучать, играя при дворе роль мудрого наставника, оба были королевскими любимцами и противостояли тайным недругам в лице придворных, наконец, оба отличались неумеренным многословием. Сами их наставления имеют много общего: например, характерный совет королю — как достичь славы — вполне мог принадлежать как одному, так и другому. Это неудивительно — совет был продиктован духом времени:

Pour aller `a la glorire il [Roi] suffit d’^etre juste.
Dans le sein de la paix faire de toutes parts
Dispenser la Justice, et fleurir les beaux Arts;
Prot'eger votre people autant qu’il vous revere,
C’est en ^etre, Seigneur, le v'eritable p`ere;
Et p`ere de son peuple est un titre plus grand,
Que ne le fut jamais celui de Conqu'erant

[167].

Преемственность между «Бертольдо» и «Эзопом» [168], которую чутко улавливали издатели, драматурги и театральные постановщики в разных странах, со всей очевидностью отразилась в характерных названиях новых версий романа Кроче: «Der It"alienische Aesopus» — «Италиянской Езоп» — «Bertholde, ou Le nouvel Esope»; «Bertholde `a la cour» — «'Esope `a la cour»; «Bertholde, `a la ville» — «'Esope `a la ville» и т. д. Без сомнения, те, кто брал на себя труд осуществлять знакомство Бертольдо с широкой публикой, уже априори и небезосновательно рассчитывали на благосклонный прием «нового» персонажа.

Глава 2. «Русский Бертольдо»: рукописи, издания, театральные постановки

Начало русской биографии «Бертольдо» отмечено сразу двумя рукописными переводами, появившимися почти одновременно в сороковые годы XVIII в. Оба перевода так и остались неопубликованными, что, впрочем, не помешало им циркулировать в низовой письменности вплоть до конца столетия [169].

В России популярность романа о Бертольдо (в русской традиции — «повести», «гистории»), в силу его очевидной связи с фольклором и площадным театром, представляется почти неизбежной. Сам архетип протагониста — «народный мудрец» (он же дурак, вор, шут, скоморох и т. д.) [170], поучающий и посрамляющий властей предержащих, — очевидным образом сближал хитроумного итальянского крестьянина с персонажами русского сказочного фольклора [171]. Уже начало повествования — беспричинное появление героя при дворе (Бертольдо движет простое любопытство) — обнаруживает мотив, весьма характерный для русских сказок, где нередко «в один прекрасный день» мужик бросает свою избу и отправляется «посмотреть на царя» [172]. Близкие параллели в сказочном материале, как русском, так и итальянском, находят многие царские загадки и задачи (например, наиболее известная: явиться ко двору ни голым, ни одетым) [173]. Отдельные эпизоды в «Бертольдо» были давно знакомы читателям разных стран [174]. Достаточно указать на один из них — «суд о двух женах из-за зеркала», который представляет собой не что иное, как перифраз библейского рассказа о споре двух блудниц из-за младенца (Третья Книга Царств. III. 16–28). В романе Кроче этот эпизод непосредственно восходит к апокрифическим «Судам Соломона», хорошо известным уже в Древней Руси и имевшим самое широкое хождение в демократической письменности XVII–XVIII вв. [175]; особенно успешно притчи о судах Соломона использовались в драматургии [176].