Русский Бертольдо

Наиболее полным и сегодня остается библиографический труд Моник Руш, в котором описано 185 экземпляров (почти все de visu!) изданий «Бертольдо», «Бертольдино» и «Какасенно» XVII–XX вв., включая их переделки и некоторые переводы на другие языки. В своем предисловии исследовательница признается, что библиография такого рода была и остается делом невероятно сложным, чтобы не сказать — невыполнимым [44]. Причина все та же — плохая сохранность дешевых «народных» изданий. Не претендуя на исчерпывающую полноту, М. Руш поставила перед собой вполне реальную задачу — описать издания «Бертольдо», «Бертольдино» и «Какасенно», которые ей удалось обнаружить в фондах шестнадцати обследованных ею библиотек Италии, Франции, Англии и США. Согласно ее разысканиям, на протяжении XVII–XVIII столетий существовало не менее тридцати пяти итальянских изданий «Бертольдо» (включая его «академические» и театральные переделки) и более десяти переводов на греческом, французском, испанском, португальском и английском языках [45].

Несмотря на довольно высокую репрезентативность собранного М. Руш библиографического материала, его анализ оказался проблематичным. Наличие многочисленных изданий «Бертольдо», вышедших в свет за пределами Болоньи, исследовательница справедливо связывает с неординарным и повсеместным успехом романа Кроче. Но другой ее вывод — о преимущественном распространении этой книжки на Севере и в Центральной части Италии при отсутствии каких-либо ее следов на Юге [46]— основан на той самой неполноте библиографии, о неизбежности которой предупреждала сама исследовательница. Дополнительные сведения — хотя бы только об одном неаполитанском (G. F. Pad, 1695) [47]и двух римских (М. Catalani, 1646; Mancini, 1661) [48]изданиях «Бертольдо» — уже способны изменить картину [49].

Библиографию Моник Руш, составленную более тридцати лет назад, сегодня, действительно, можно было бы заметно пополнить [50], но это, скорее всего, не решит вопроса окончательно. Во всяком случае, сведения издателя французской переделки «Бертольдо» о том, что в Италии к середине XVIII в. существовало уже «тридцать или сорок изданий» этой «самой старинной книги из всех на итальянском языке находящихся» [51], все же следует принять во внимание.

Триумф «Бертольдо» в итальянской литературе произошел, разумеется, не на пустом месте. Родственные связи итальянского персонажа, уходя корнями в глубокую древность, простираются далеко за пределы Италии [52]. Их украшают славнейшие имена Эзопа и Маркольфа ( нем.Морольф, польск.Мархольт, русск.Китоврас), Эйленшпигеля ( польск.Совизжал, рус.Совест-Драл) и Санчо Пансы, а также не менее прославленных героев плутовской литературы XVI–XVIII столетий — Ласарильо де Тормес, Гусмана де Альфараче, Жиль Блаза и многих других [53].

Разговор о «родне» Бертольдо мог бы быть бесконечным, поскольку четко очерченных национальных границ народно-смеховой культуры не существует. Ее фольклорные и литературные формы, находясь в вечном взаимодействии [54], обнаруживаются у разных народов в разные эпохи. Занимая пограничное положение между литературой и фольклором, герой Кроче совершенно естественно соотносится и с тем и с другим миром, с легкостью меняя маски и даже имена. Его нельзя не узнать в героях сказочного фольклора и популярных персонажах площадных театров, которых объединяет неизменная готовность к разного рода выходкам, порой довольно рискованным. В этой связи стоит особо упомянуть итальянских Дзанни (Zanni) комедии дель арте,грубоватого до скабрезности насмешника Карагёза из турецкого кукольного театра теней [55], а также русского балаганного Петрушку.

Сама фигура Бертольдо неоднозначна: грубый бунтарь, в конце концов превратившийся в придворного резонера. При этом его образ на протяжении двух столетий постоянно претерпевал литературную трансформацию, созвучную времени. Эпоха Просвещения увидела в нем прежде всего того самого «естественного человека» («доброго дикаря»), к которому с надеждой были обращены взоры многих европейских интеллектуалов «руссоистского» толка. Новый Бертольдо («Итальянский Эзоп») — не что иное, как воплощение этих идей — хорошо вписывается в один ряд с «Бедным Ричардом» Б. Франклина [56], «Сельским Сократом» Т. К. Гирцеля, «Диким человеком», изданным П. И. Богдановичем, и др. С другой стороны, «народный мудрец» в роли шута (или хитрый пройдоха-приживал?) — это еще одна тема для далеко идущих размышлений: достаточно назвать умно-проницательного и цинично-откровенного племянника Рамо из одноименного романа-диалога Д. Дидро [57], от которого недалеко и до «карнавального короля» Фомы Фомича Опискина из «Села Степанчикова» [58].

Но вернемся к прототипам Бертольдо. Среди них ближайшими, без сомнения, были двое, легенды о которых служили основой основ европейской смеховой культуры, — античный Эзоп романной традиции и средневековый Маркольф из европейских сказаний о Соломоне.