Русский Бог (СИ)

          За последние два месяца Трубецкой не встретил ещё ни одного человека, ни живого , ни мертвого. Если раньше он избегал людей, то теперь тосковал по человеку. Но, чу! Тигрица навострила уши, перестала тереться о колено и играть, теребя лапой оленью унту.  Внезапно она прянула в кустарник, сорвав нависший на ветвях сугроб. Совсем рядом послышались человеческие голоса, и на лесную поляну, где сидел Трубецкой, выскочили на четырёх низких лошадях, четыре человека. По-видимому, дорога проходила недалеко, и они свернули с неё. Четыре человека, двое русских казаков и двое китайцев, принадлежали к одной из интернациональных разбойничьих шаек, о которых уже сказано выше, и которые, начиная с освоения русскими Сибири, сновали и снуют вдоль китайской границы. Худощавый лихой казак в заломанной набекрень белой папахе, в крестьянском тулупе, подпоясанный бичевой, с накинутой поверх тулупа чёрной буркой, скакавший на бурой кобыле с белым пятном на правой ноге, по-видимому, был атаманом.  Его хитрые зелёные глаза бегали под невысоким лбом над поросшими огненно-рыжими усами и бородой впалыми щеками. Начальственность чувствовалась по величественным жестам руки с нагайкой. В мании величия он чувствовал себя если не Стенькой Разиным, то Емелькой Пугачевым.  Атаману  подчинялся его кум, огромный юный детина с животом, придавившим гнедую кобылу, на которой он по- княжески восседал с таким суровым выражением лица, с которым хорошо забивать гвозди.  Кум нарядился в тулуп и шапку-ушанку, без бурки. Двое китайцев, как и их начальники, ехали на кобылах, один - на вороной, другой на белой – в чёрных яблоках; оделись китайцы в потёртые, божественного для Полуженной империи, желтого цвета кафтаны, расшитые зелёными драконами, головы замотали цветными тряпками.  На ногах всех четверых разбойников красовались русские валенки. Тонкий физиономист не сказал бы по внешнему виду разбойников, что они процветали. Труд их был нелёгок, богатая добыча Сибири редка, награбленное моментально спускалось в хабаровских кабаках, никак не отражаясь на сбруях, подругах, седлах, кафтанах и иных нарядах лошадей и людей. Итак, четверо путешествовавших верхом остановились у сосны, прислонившись к стволу которой полулежал на камне измождённый Трубецкой.  Внимание разбойников сразу привлёк золотой, усыпанный в рукоятке брильянтами и другими дорогими камнями , кинжал Трубецкого.  Им он срезал кору для пропитания.  Сейчас этот кинжал торчал из ствола сосны в самом заметном месте.  заметив кинжал, атаман присвистнул. Не обращая никакого внимания на Трубецкого, соскочил с лошади, боясь как бы его не опередили другие разбойники, подбежал к сосне и моментально присвоил ценное оружие на правах первого нашедшего.

- Э, земляк, да ты видать богат! – опять присвистнул атаман, переворачивая с боку на бок совсем ослабевшего Трубецкого и вытряхивая их карманов дохи и мундира серебряную табакерку, седельный пистолет  и две горсти золотых червонцев, разложенных ему по карманам Катишь. Всё это, опять же не делясь с товарищами, атаман препроводил в свои карманы. Соскочившие с лошадей другие разбойники довольствовались: кум – собольей шапкой Трубецкого, первые китаец – его дохой, тут же накинутой поверх своего кафтана, второй китаец- унтами Трубецкого, размер которых неожиданно оказался впору. В тридцатиградусный мороз  голодному обессилевшему Трубецкому предлагалось остаться босому и без зимних вещей.

- Куда шёл-то, барин? В Хабаровск? – посочувствовал атаман. Хабаровск для атамана был столицей. Все шли или туда, или оттуда.

Трубецкой промолчал.

- А шапка ничё! – хлопнул себя по голове не видевший жизни за пьянкой юный детина, радуясь приобретению. Скоро посмотрев на китайца, детина нашёл, что и доха тоже ничего и по цвету подходит к шапке. Тогда кум, он же детина, подошёл к китайцу:

- Хорошая доха.

- Хорошё,- закивал, соглашаясь, китаец, подозревая, что доху скоро снимут.

- Сымай! – приказал детина китайцу, чтобы не разочаровывать того ожиданием.  Китаец, однако, сразу не согласился. Они задрались. Детина ударил китайца по лицу и отобрал доху.

Обиженный китаец заплакал.

- Не хорошё. Не хорошё.

 Пока китаец с детиной дрались, атаман, наблюдая за их вознёй, отчаянно хохотал, взявшись за бока. Детина, расправившись с китайцем, подошёл к атаману.

- Можа его пристрелить, чтобы не мучался? Всё равно – не человек, - посочувствовал детина, указывая на Трубецкого. Детина вынул мушкет, насыпал на полку пороха, взвёл кремниевый курок т направил ствол мушкета в лоб Трубецкому. У казаков были мушкеты старого екатерининского образца, у китайцев – луки со стрелами в колчанах.

- Пули и порох пожалей, чай не казённые, - резонно заметил атаман. – Водки дай! – атаман смотрел на Трубецкого, в бессовестных глазах его промелькнуло нечто, напомнившее остаток искреннего сожаления.

          Детина снял с пояса флягу с водкой, покосился на атамана, дисциплина в банде поддерживалась жестокими побоями, жалеючи сделал пару глотков, и завинтив пробку, передал атаману.