Русский Бог (СИ)

          Они без слёз прижались друг к другу, она – в перстнях, брильянтах, в искрящейся от снега соболиной шубе, он – в арестантских портах, валенках, навыпуск рубахе под овчинным тулупом, круглой шапке ссыльного, в цепях и кандалах на руках и ногах. Великая сила их любви показалась вдруг столь значительной не только для них, но и для окружающих. Волконский и Мария стояли рядом. В объятьях  двух княгинь с двумя арестантами чувствовалось нечто, что может лишь чувствоваться, но не пониматься, что сильнее жизни. Попрание жизни, готовность отказаться от неё ради чего-то ещё всегда поражает окружающих, неспособных пойти следом, а потому замерли товарищи, остановились жандармы. Тихо сопели кони. Поскрипывали полозья саней.

- Я пойду с тобой, Серёжа.

- Катишь, ты погубишь себя.

- Я чувствую, что так надо.

          Подошёл сухой, выжатый, как лимон,  среднего роста человек с жёлтыми втянутыми щеками, длинными бакенбардами, короткими редкими чёрными усами, в шинели  папахе генерал-майора жандармерии.

- Княгиня Екатерина Ивановна Трубецкая, если не ошибаюсь?- формально,  мертво спросил подошедший, словно ей, Катишь Трубецкой, давно следовало быть здесь в Иркутске, на тридцатиградусном морозе, ночью, в пяти тысячах вёрст от Санкт- Петербурга.

- Да. Я -Трубецкая, полковник.

         Жандарм, обратившийся к Трубецкой, содрогнулся:

- Генерал-майор Лепарский, комендант Нерчинских рудников, -значительно выговорил он.

- Простите,- чуть наклонила гордую голову княгиня Трубецкая. – Но я должна следовать за мужем, князем  Сергеем Петровичем Трубецким, имею на величайшее соизволение.

- Сожалею, княгиня,  но дополнительно вы должны  получить соответствующие инструкции по поведению в Сибири.

- Что же сибирский климат предполагает какое-то особенное поведение, отличное от столиц?!

- Увы, княгиня.

- От кого же я должна получить инструкции по поведению в Сибири?

- От меня, княгиня.

          Княгиня и князь переглянулись. Конвоир тронул Сергея за плечо. Трубецкая пристально всмотрелась в Лепарского, тот казался неумолимым. Катишь сунула в ладонь Трубецкому свернутый вчетверо листок. Сергей уселся поплотнее в повозку. Лошади тронули. Верховые жандармы поскакали по четверо за каждой из четырёх повозок. Лепарский и Катишь остались вдвоём.

        Сидя в повозке, Трубецкой развернул переданный Катишь листок. Там стихи, перемаранные, переделанные, писанные стремительной рукой друга:

                                  «… Оковы тяжкие падут,

                                  Темницы рухнут – и свобода

                                  Вас примет радостно у входа,

                                  И братья меч вам отдадут».

- Пушкин, - сказал Оболенский.

          Трубецкой улыбнулся. Заулыбались все.

                                                  *  *  *