Русский Бог (СИ)

- Друг мой! – только и произнёс Трубецкой. Что ещё он мог сказать? Не умирай? Трубецкой поцеловал руку юноши, протянувшую ему свой паспорт со столика на кровати. В более поздние и чёрствые времена такие проявления дружбы показались бы через чур сентиментальными и даже странными, но в XIX веке мужественные мужчины ещё бросались при встрече после долгой разлуки на шею друг другу и рыдали, не скрывая слёз.  Было открытое сердце, другие нравы. Разум ещё не кастрировал чувств. Люди ещё только становились автоматами.

          В тот день, чуть позже, юноша скончался. Он умер вместе со звоном склянок, которыми на кораблях отбивают время, определённое людьми непонятно от какой меты. У людей есть время, природа в нём не нуждается.

                                                   *  *  *

          6 октября 1833 года Трубецкой похоронил юношу за городом на бесплатном кладбище, ни у него, ни у его друга, средств для пышных похорон не было. Искренне поскорбев на могиле, оставив могильщиков ровнять землю, Трубецкой пешком направился по южной, берлинской дороге к городу.  На полпути его осыпал пылью фаэтон с голландскими баронскими гербами на дверях. Фаэтон притормозил, из него выглянул человек средних лет с надменным лицом в расшитом золотом мундире.

- Простите, господин…- заговорил он на ломанном немецком. Трубецкой, сняв шляпу, поклонился:

- Можете говорить по-французски месье. Голландия -  наш бывший, французский департамент, - кивнул Трубецкой на герб на карете, намекая незнакомцу на недавние времена Бонапарта.

- Благодарю вас, - вежливо отвечал тот. – Мне приятно встретить соотечественника. Не будете ли вы столь любезны, месье, объяснить моему кучеру дорогу к гостинице «Белый лев» в Данциге?

- С удовольствием, месье. Я в ней остановился.

- Какая удача. Я еду как раз туда. Прошу в фаэтон, месье.

- Благодарю.

          Через минуту Трубецкой ехал в фаэтоне рядом с незнакомцем. Молодость быстро забывает печали.

- Если вы обитаете в гостинице « Белый лев»,то, может быть, вам известен, месье, молодой французский барон Жорж Шарль Дантес, как мне передали, тяжело заболевший и прикованный к постели в одном из номеров?- спрашивал незнакомец.-

- Безусловно известен, - спокойно отвечал Трубецкой.- Это я. Прошу посмотреть мой паспорт,- Трубецкой протянул документ покойного.- Действительно, я был болен, но теперь абсолютно поправился и отнюдь не прикован к постели в одном из номеров гостиницы «белый лев», как вы имели честь выразиться.

Незнакомец захохотал:

- Я не буду смотреть паспорт. Я вам верю, на слово, барон… Хотя перед поездкой отец Дантеса говорил, что сын носит усы…

- Болезнь вынудила их сбрить. Новые усы скоро вырастут…

- И лицо круглое…

- Ах, я так похудел.

- И цвет глаз…

- Глаза выцвели от кашля. Больные лёгкие!... Кстати, барон, как мой отец? Вы давно видели его?

- Не больше недели, как я расстался с ним. Барон здоров.

- Слава Богу!

- Но голодная семья из восьми человек! Революция разорила всех нас!

- Будь прокляты все революции!

- Старый барон говорил, что вы едете устраиваться на военную службу к русскому царю. Просил чаще писать.

- Конечно, конечно. После смерти матери отцу так тяжело.

- Разрешите представиться в свою очередь, барон.  Якоб-Теодор–Борхардт Анне барон Ван Геккерен де Берверваардт, нидерландский посланник в Санкт-Петербурге. После короткого отпуска на родине возвращаюсь в чужую дикую страну. Если б вы знали, какие там зимы!..

- О, могу представить! А медведи по-прежнему задирают прохожих на улицах Петербурга зимой?

- Не то слово! я без пистолета и зимой, и летом на Невский не выхожу.

- Так вы сейчас в Петербург, барон?

- Да, я тороплюсь в порт, барон. Хотел завести вам рекомендательные письма и сразу на корабль.

- Вы знаете, барон, что и я в Санкт-Петербург...

- Тогда, если вы не против, предлагаю вам компанию… если у вас нет других дел, заберём в гостинице ваши вещи и вместе со мной на корабль?

- Все вещи мои со мной, барон.

- Отлично. Главное для дворянина не забыть честь. Вот вам рекомендательные письма от Его королевского высочества прусского принца Вильгельма. Вы их ждали?

- Да.

          Трубецкой взят протянутый Геккереном голубой конверт, на котором размашисто по-немецки было написано: «Генерал-майору Адлербергу».

- Адлерберг – особа, приближённая русскому царю Николаю I, - пояснил Геккерен. – На словах прусский принц, чтобы укрепиться при русском дворе, посоветовал вам воспользоваться связями с графиней Мусиной-Пушкиной, женой графа Алексея Семёновича Мусина - Пушкина, бывшего посланника в Стокгольме. Она вам приходится двоюродной бабушкой.

- Вот этого я не знал!

- В высшем свете французская и русская кровь давно перемешана.

- так выходит, барон, я того не ведая дальний родственник известного русского поэт Пушкина?

- Вот за это поручиться не могу. В дальних родственниках сам чёрт голову сломит. Мы вспоминаем о них, когда они нам полезны.   Как соотносятся фамилии Пушкин и Мусин-Пушкин, не знаю.  Говорят, дед этого самого поэта Пушкина был эфиоп. Пьяный шкипер продал его царю Петру Великому за бутылку рома.