Русский бунт-2000 (фрагмент)

Пора было заваривать. Сергей Петрович вновь отправился на кухню. Для приготовления чифира предназначалась специальная серебряная кружечка на треть литра, покрытая изнутри несмываемой чернотой "вторяка", а снаружи сиявшая замысловатой гравировкой. Чай был хорош: бенгальский "Садхам-12", любимый сорт английской королевы. Шелковников наполнил кружечку до половины чаем и влил кипяток. Потом размешал густую кашицу ложечкой и поставил "чифирбак" на конфорку электроплиты - поднять напиток до кипения для экстракции ништяковой горечи. После поднятия - накрыл сосуд десертным блюдечком для пятиминутной выдержки.

Сергей Петрович свято соблюдал свои проверенные временем обычаи. Чистота в квартире была идеальная, интерьер, может быть, и показался бы пошловатым рафинированному эстету, но все же имел особый стиль, выше китча. Гостиную украшали три полотна: "Разбой прибоя" знаменитого Лютова, "Сосны-великаны" безымянного лагерного мастырщика и, во всю стену, "Явление Христа народу" А. Иванова (Корзубый мазал, что подлинник, но Вредитель сомневался; впрочем, всякое могло быть, Третьяковку десять лет ремонтировали).

Конечно, хорошо чифирнуть не "сам на сам", а с путевым человеком вроде покойного Васьки Барнаула, но ждать было некого: до окончания зимлаговской бузы Вредитель решил ограничить личное деловое общение телефоном. В спальне стоял компьютер "Pentium-III", подключенный к Интернету; Сергей Петрович легко овладел премудрой техникой, но, честно сказать, выше уровня рядового пользователя-юзера не поднялся: завидовал по-доброму Лёшику Чиканутому, подчищавшему с помощью компьютера банковские закрома и сусеки частных вкладов. Шелковников прогресса не чурался и консерватизм свой распространял лишь на балбесов из масти "ни отрубить, ни отпилить, ни украсть, ни покараулить". Профессионалов Вредитель всячески культивировал и хакера Чиканутого ставил в один ряд с недавно почившим супермедвежатником Степой Ветераном и с еще живым и почитаемым щипачем Невидимкой.

(Степа Ветеран начинал в тридцатые годы, с примитивных несгораемых шкафов, а закончил электронными спецсейфами одного бельгийского банка: взял три лимона "зеленых" плюс путевых бумажек на двадцать пять; "общак" пополнился, через край потекло. Теперь Степа, насмерть сраженный острым панкреатитом, уж год лежал на Ваганьковском под гранитной плитой со скромной надписью "Степан Рогов" и чуть ниже - "Не забудем никогда. Каторжане". Несведущий человек мог бы подумать, что под плитой лежит какой-нибудь неизвестный широким кругам народоволец или большевик: даты не было.

Живой и здоровый специалист карманной тяги Серж Невидимка был чуть помоложе, но творил чудеса покруче Копперфильда или Акопяна: "шмели" и "лопатники" чуть ли не сами вылетали из раскоцанных красных лепешков и кашемировых "польт". Чуть нервный, шухерной и веселый, как все щипачи, Невидимка на спор, жиллетовской "моечкой", спорол даже как-то рукав пальто одному лоху: братва ухохоталась.)

Вредитель не любил "новых русских": они были нисколько не похожи на "деловых" и "цеховиков-теневиков" прошлых лет, собиравших состояния медленно и верно из осадков расточительного Госплана, вкладывавших деньги в производство пусть "левого", но своего товара. "Новые" вкладывали деньги лишь в самих себя, и "дна" ни у кого из них не было, им было мало, мало, мало. Они продавали то, что, в общем-то, и нельзя было продавать: российский "общак", ресурсы, ископаемые, энергию.

"Мародеры, трупогрёбы," - определял "новых" Сергей Петрович. - "Родину едят. Посредники, бля..."

В равной степени Шелковников не любил еще ментов, но не вообще и не тех, что рыскали и шустрили под ножами и пулями за нищенскую зарплату, а тех, например, кому он сам регулярно оплачивал услуги. Он и плату положил им как валютным "шкуркам", по банной таксе. Сам он с иудами не встречался, но из-за шторки наблюдал - как один майоришко пересчитывал купюры, потея от страха и удовольствия. Аж слюни потекли. Вредитель, к стыду своему, на мгновенье почувствовал себя зоновским оперативником, "кумом", принимающим доклады стукачков - за чайную заварку, за маргарин и конфетки.

Само нынешнее время было внутренне ненавистно Вредителю: лет двадцать назад только в кошмарном сне могли привидеться "стрелки" и "разборки" со своими братанами из-за чужих денег. Тогда были все заодно, "общак" распределялся равномерно, зоны подогревались, может быть, не так тепло материально, но с душой, с идейным интересом. А какие "малявы" отсылались в "крытки"!

Сергей Петрович отвернулся от компьютера, потянулся и достал с книжной полки небольшую синюю папку под размер школьных тетрадок. В папке была единственная бумажка - "малява" от Похороныча, считавшегося наряду с Бирюзой и Страх-Иваном одним из идеологов и конструкторов воровского мира.