Русский бунт. Начало

– Зря мы упразднили генерал-полицмейстерство – произнесла Екатерина, нервно крутя бриллиантовый перстень на пальце – Не следовало отдавать полицию в ведение губернаторов.

Чернышев пожал плечами, продолжил:

– Рейнсдорп имеет опаску, что взбаламученные казаки приступят к Оренбургу.

– Ну это сказки! – отмахнулась Екатерина, читая письмо губернатора – Они Яицкий городок то взять не смогли!

– В губернии достаточно войск – осторожно согласился Чернышев – Но их верность вызывает сомнения… Поэтому я, с вашего императорского дозволения, прикажу князю Волконскому командировать из Калуги в Казань генерал-майора Фреймана – как вы помните он уже приводил яицких казаков к покорству в прошлом годе – и отправить из Москвы на обывательских подводах триста солдат Томского полка с четырьмя пушками; кроме того, из Новгорода в Казань послать на ямских подводах роту гренадерского полка с двумя пушками.

– Нужно поручить кому-то общий надзор над оренбургской замятней – Екатерина задумалась – Кто у нас из генералитета есть свободный? Или все турецкими делами заняты?

– Генерал-майор Кар.

– Напомни, кто таков?

– Опытный, хоть и молодой. Успел поучаствовать в войне с Пруссией.

– Сколько лет?

– Сорок. В отставку по здоровью просится. Но я не пустил. Пущай еще послужит.

– Молодой шибко. Ну раз других нет… Посылай его. Когда он будет у Оренбурга?

Чернышев замешкался, подсчитывая скорость войск – В конце октября, в первых числах ноября.

– Черепашье поспешание – усмехнулась императрица – Ну если Рейнсдорп не справится, Кар подможет. Жду добрый вестей, Захар Григорьевич! Привезите мне этого нового супружника… как его?

– Емелька Пугачев.

– Привезите Емельяшку в цепях, награжу.

– Все сделаем, матушка, не тревожься.

* * *

Под громкий церковный набат я ехал по Оренбургу. Казаки лавой растекались по улицам, давя последние очаги сопротивления. То тут, то там раздавались выстрелы, крики… Улочки все расширялись, мы проехали пустые базарные ряды, соборную церковь, дома богатых горожан и купцов. Пугачевцы врывались в здания, тащили наружу добро. Зачастую вместе с хозяевами. Я скрипнул зубами.

– Где Подуров? – крикнул я Ивану.

Ко мне подскакал полковник, поклонился в седле.

– Звал царь-батюшка?

– Тимофей Иванович! Уйми казачков. Чай не вражеский город берем.

Произнеся это я увидел, как какой-то азиат из калмыков или башкир в рысьем малахае выкидывает в окно меховую рухлядь своему соплеменнику. Теперь еще и беков со старшинами накручивать?

– Помилуй бог, Петр Федорович! – Подуров подкручивает ус – Рабята только барей трясут. Святое дело!

Понятно. Грабь награбленное. Но сейчас остановить беззаконие невозможно. Закона то уже нет. Потом награбленные богатства помещиков и правда придется забирать. И тут есть одна мыслишка.

– Чтобы к завтрему в городе все было тишь да гладь!

– Добре! – Подуров горячил коня, ему хотелось в бой – Что делать с казачками оренбурскими? Это сотня атамана Могутова.

– А что с ними? – я напрягся. Не все казаки присягнули Пугачеву. Были и те, что остались верными Екатерине. А ведь Пугачев посылал Могутову письма, пытался договориться…

– Заперлись в чернореченском бастионе, тебя, царь-батюшка, требуют!

Требуют они…

– Пошли за бомбардирами Феди Чумакова. Ставьте единорог, выбивайте двери. Кто сдастся – того разоружайте и сажайте под арест. Остальных – я провел рукой по горлу.

– Сурово! – полковник покачал головой, но оспаривать мой приказ не стал – Все сделаю, не изволь беспокоиться.

Миновав большой цейхгауз, гостиный двор, через знаменитые в будущем Елизаветенские ворота, мы выехали на центральную площадь к губернаторскому дому. На нем весел государственный флаг, придуманный Петром III – черный двухглавый орел на желтом фоне – и штандарт губернии. У здания только что закончился бой. Куда-то брел окровавленный солдат. На секунду он отнял руки и я увидел, что ударом пики ему выбили глаз, глазное яблоко моталось на толстом нерве, как маятник.

Меня замутило, но я не отвел взгляда.

– Добейте! – промычал солдат в нашу сторону. Раздался выстрел, голова мужчины дернулась и он упал на брусчатку. Туда, где лежали его сослуживцы – трупов солдат на площади было много.

– Споймали! – к нашему отряду подбежал, придерживая саблю в ножнах рукой, Чика.

– Кого поймали, Иван Никифорович? – я спрыгнул с лошади, поднялся по ступенькам парадного крыльца губернаторского дома.

– Рейнсдорпа! Сначала этот, шаматон[2], отстреливался, потом шпажкой своей решил помахать. Хлопуша ему по голове кистенем вдарил, но вроде жив и даже оклемался.

– Перевяжите его и тащите сюда – я присел на последнюю ступеньку, перевел дух – А также всех офицериков давайте також на площадь. И народа, сгоните, народа. Ах, да! Скажи Хлопуше, чтобы в особняке ничего не смели дуванить! Это теперь все государево.

– Поставим караулы – Чика заухмылялся, послал несколько казачков передать мои приказы.

Набат, наконец, прекратился, спешившиеся пугачевцы начали утаскивать трупы. В городе еще была слышна стрельба и даже несколько пушечных залпов, но постепенно бой сходил на нет.