Русский бунт навеки. 500 лет Гражданской войны

Какому же из этих трех «ликов» изменили, к примеру, молодые ИПХ, отказавшиеся встать под знамя с пентаграммой (однозначно сатанинской для них) и воевавших под штандартом со свастикой (этот знак встречается на многих древних иконах). Они видели, что немцы храмы открывают, а большевики, напротив, христиан истребляют, а часть клира ввергли в «блудное сожительство» с НКВД.

Что касается Земли, как территории, то ИПХ неведомы были точные планы «нацистской верхушки» на этот счет. Да, кстати, и в самом руководстве Райха по этому поводу разные мнения имелись. И если бы произошло, предположим, массовое антибольшевистское восстание и появились соответствующие влиятельные лидеры, с ними вполне мог у нацистов сложиться диалог. Ну, а если бы все было, как было, но немцы при этом победили, то большинство русских, конечно, ждала незавидная судьба.

Но в любом случае, и для ИПХ, и для белоэмигрантов, воевавших в рядах Вермахта и СС, их Русь покоилась «на дне Светлояра». А противостояли им хотя и единокровные, но уже никак не братья. Ведь, с точки зрения бойцов «христианского сопротивления» и белых, лояльные граждане СССР были коллаборантами «большевиков-ордынцев» (каковые, как интернационалисты, не имели национальности). То есть, исходя из этой логики, большинство народа изменило Духу нации, чем умертвило Душу ее, а тело ее сделалось послушным зомби, исполняющим приказы «красного диктатора».

А кому или чему изменил генерал Краснов и его казаки? Для него ВОВ была очевидно продолжением гражданской войны с красными, начатой им же в 17-м броском ведомых им казаков из Пскова на большевистский Питер и последовавшей затем битвой под Пулковскими высотами. Тогда красные оказались сильнее. Не удалось их одолеть, не удалось заключить союз с вроде готовыми к нему немцами. Так вот же он — второй шанс.

Тем более, что нацисты давали генералу гарантии, что после общей победы, будет создано независимое государство Казакия. Но ведь именно станичники и хранили веками правду святорусскую. Для него «Китеж» был там, на дне Тихого Дона.

Так и с кем должен был быть боевой русский генерал казачьих войск? С немцами, обещавшими помочь поднять «зачарованный город» из глубин или с большевиками, искоренявшими Веру, оккупировавшими вольную Донскую землю и учинившими геноцид кровных его братьев-казаков?

Другая история с Андреем Власовым. Генерал в ходе боевых действий, переходящий на сторону противника, чем бы он свои деяния ни мотивировал, действительно проходит по статье «предательство». Он же не призывник, насильно забритый, он успешный, обласканный режимом красный командир.

Сам Власов отождествлял себя с Курбским, а Сталина с Грозным. И хотя архетипическое сходство ситуаций налицо, духовный калибр действующих лиц несопоставим. Тем не менее, и у Власова тоже имелась своя правда. Вполне можно допустить, что и он, и многие его сподвижники были во многом, идейными наследниками кронштадтских мятежников. То есть, и в этом случае, речь идет о продолжении гражданской.

А что же, по другую линию фронта? Во имя чего «в штыки поднимались как один»? Разумеется, в первую очередь «За Родину!», а уж во вторую — «За Сталина!». Последний, надо отдать ему должное, сумел обеспечить по-настоящему тотальную мобилизацию. Для чего грамотно задействовал национальные архетипы (апелляции к Невскому, Суворову, Кутузову, обращение «братья и сестры»), иначе бы, конечно, никакие заградотряды не спасли.

Многие бойцы при этом сражались не только, повинуясь пробужденному «голосу крови и почвы» против внешнего врага, который своей абсурдной лютостью, только подогревал к себе «ярость благородную». Люди отстаивали, кроме того, «первое в мире государство рабочих и крестьян», проживая в котором, они ощущали власть реально «своей».

Благодаря и «важнейшему из искусств», и партийной прессе, и пропагандистам- агитаторам они испытывали чувство сопричастности всему происходящему в стране — и строительству Магнитки, и процессам над «врагами народа». И жить, в самом деле, от этого «становилось лучше, становилось веселей». Эта самая сопричастность и порождаемое ею национальное единство дорогого стоят.

И уж тем более, окрепли они к концу войны, когда добавилась к ним имперская гордость победителей (тоже жившая в памяти крови). Вообще, ПОБЕДА стала для всего «советского народа» грандиозным катарсисом в финале великой драмы величайшей из войн.

И ведь нельзя сказать, чье виденье реальности было реальней — у ИПХ, которые вместе с немцами уже после подписания капитуляции, до последнего дрались в Восточной Пруссии или у тех, кто «утюжил» их позиции из «Катюш».

В том то и дело, что в гражданской не только у каждого своя полуправда, но и своя «реальность». Лица с ней не совпадающие, воспринимаются как «пришельцы», со всеми вытекающими.