Русский быт в воспоминаниях современников. XVIII век

Как бы то ни было, но и тогда я заметил, что у жильцов этих дымных приютов есть какая-то речь самобытная и сильные обороты в выражении мысли. Наставники их – природа, сердце и здравый смысл, а нередко и горе жизни. В наш девятнадцатый век оповестили, что нет девяти муз, но есть одна только муза – скорбь душевная…

С. Глинка

Нравы в Малороссии в средине XVIII века

Общие моей отчизны нравы

В сие время малороссияне жили только между собою; кроме греков и поляков иностранцы им вовсе не были известны; даже с великороссиянами почти не имели сообщения, почему нравы их были также ни худшие, ни лучшие. Злодеяния, каковы: убийство, разбои, грабеж и проч. весьма были редки. Пороки: пьянство можно бы почесть всеобщим, поелику не только мужчины, даже женщины в лучших домах пили водку, наливку и пр., но напиваться до забвения почиталось зазорным, и истинные пьяницы всеми были презираемы. Скупость, родная сестрица расчетливости, родственница бережливости, свойственница хозяйства, довольно была у соотчичей моих приметна, но скряжничеством или лихоимством, кажется, они душевно гнушались. Тяжбы и ябедничество были весьма употребительны и преимущественно между шляхетством. Ссоры и драки у простолюдинов случались, но не продолжительные и неувечные, ибо наиболее разделывались чубами; забиячества же были редки. Явная распуста была строго наказываема; волокитство, ежели сим именем назвать жениханье, было терпимо в простом народе, но никогда почти не простиралося до порочного и по большей части имело в виду супружество.

Сказавши худое, справедливость требует молвить сколько-нибудь о добре. Добронравие малороссиян обнаруживалося разительно тем, что они в сие время имели уже общее мнение, т. е. не только злодей, порочный, даже своевольник, были у всех и каждого в омерзении; начинающего сочлена беспутствовать каждый отец семейства считал своим долгом уговаривать, оговаривать, стыдить, унимать и, в случае не успеха в том, по крайней мере, искренно отвергать[79]. Дети у родителей были в полном повиновении, простиравшемся так далеко, что ни лета, ни звание не освобождали от оного; сие, за смертью родивших, относилось к старшим родственникам. Молодые люди обязаны были почтением всем вообще старикам. Вот черты, коих я, по выезде моем из отчизны, нигде не приметил, и противодействия коим с первых дней для меня были крайне удивительны, даже несносны. Странноприимство и гостеприимство во всей Малороссии были исполняемы с истинным усердием и удовольствием. Супружеское состояние было беспорочно, надежно и тем похвальнее, что жены полновластны во внутреннем хозяйстве и в своем поведении. Откровенность и дружелюбие были общи всему народу. Праздничать, веселиться, петь, плясать – все любили; музыку умели чувствовать. Наряжались охотно; чистота и опрятность жилищ были повсеместны. Женщины, как и повсюду, убранством старались усилить свои прелести; но поддельных нигде не терпели, и набеленная, нарумяненная обегаема была…

К вере малороссияне все имели душевное прилепление, и по причине, что тамошнее священство было довольно просвещено, нужнейшие члены закона и церковное служение каждый знал основательно. Сие, я думаю, воспрепятствовало завестись у них разнотолковщине или бестолковым расколам. В храмы ходили охотно, привлекаемые нарядным служением и согласным пением. Но, суеверие?.. Увы! сие адское детище и в благословенной Малороссии было почти повсеместно…

Г. Винский

Новые города и Петербург

В Петербургском альманахе перечислены двести сорок с чем-то городов, основанных Екатериной: их было, пожалуй, больше, чем разорили ее войска; но эти города лишь жалкие деревнюшки, произведенные ею в города именным указом, высочайшим повелением ее императорского величества, приблизительно так же, как позднее Павел повелел называть яхту фрегатом[80]. Часто вместо города стоит один столб, на котором обозначено название и место: в ожидании постройки и, главное, заселения, они фигурируют только на картах России[81].

Правда, кн. Потемкин велел настроить настоящие города и устроить порты в Крыму: это все очень красивые клетки, но в них нет еще птиц; те же, которых туда заманили, быстро умирают от горя, если им не удается упорхнуть. Русское правительство действует, как угнетатель и завоеватель; а русские, как воители и опустошители – со времени покорения Таврида опустела.

Эта мания Екатерины многое начинать и ничего не кончать отмечена острым словцом Иосифа II. Во время их путешествия в Тавриду, торжественно заложив первый камень города Екатеринослава, она предложила ему заложить второй. Вернувшись, Иосиф говорил: Мы с русской императрицей в один день сделали большое дело: она заложила первый, а я последний камень целого города.