Русский быт в воспоминаниях современников

«Дом графа Строганова, — говорит она, — далеко не считался единственным по великолепию обстановки. В Петербурге, как и в Москве, множество вельмож, обладая громадными богатствами, наслаждаются тем, что позволяют себе держать открытый стол, так что известный или представленный к ним в дом иностранец не имеет ни малейшей нужды посещать трактиры; всюду ему готов и обед, и ужин, и затруднение представляется лишь в выборе, — к кому идти, я помню, как в последнее время моего пребывания в Петербурге, обер-шталмейстер Нарышкин постоянно держал открытый стол человек на 25 или 30, собственно для иностранцев, которые ему были представляемы[65]). Я всеми силами старалась избавиться от частных обедов в гостях; занятие живописью и потребность послеобеденного отдыха были для меня единственными оправданиями при моих отказах; а то русские очень любят, когда к ним ездят на обеды. Такое гостеприимство существует и внутри России, куда нынешнее просвещение не успело еще проникнуть. Когда русские вельможи отъезжают в свои имения, которые обыкновенно находятся на больших расстояниях от столиц, то по дороге останавливаются у других помещиков, и даже не будучи лично знакомы с хозяевами дома, все-таки принимаются ими, — и сами они, и их прислуга, и их лошади содержатся на счет хозяев, во все время остановки, хотя бы она продолжалась целый месяц. Скажу более: я видела одного путешественника, который объездил всю эту обширную страну с двумя друзьями, и все трое совершили путешествие по самым отдаленным местностям, как будто странствовали в золотой век, во времена патриархальные. Всюду их помещали и кормили с таким добродушием, что кошельки их оказались почти излишними. Приходилось только давать на водку людям, которые им служили и присматривали за их лошадьми. Хозяева, принимавшие их, по большей части были из купцов, или даже крестьяне, очень удивлялись их горячей благодарности и говорили: «Если бы мы были в вашей стране, неужели вы не сделали бы того же для нас?»…

«Наш кружок был весьма многочислен, и все только о том и думали, как бы повеселиться. После обеда совершали прекрасные прогулки в изящных лодках, разукрашенных малиновым бархатом с золотою бахрамою; в более скромной лодке ехал впереди нас хор песенников и услаждал нас своим пением, которое отличалось удивительною верностью, даже на самых высоких нотах. В самый день моего приезда, вечером, играла музыка, а на другой день шел отличный спектакль. Давали «Le Souterrain» Далейрака. Княгиня исполняла роль Камиллы, молодой Рибопьер[66]), который впоследствии был важным лицом в России, играл роль ребенка, а граф Кобенцель — садовника. Помню, что во время представления приехал из Вены курьер с депешами к графу, но при виде человека в одежде садовника, не хотел вручить ему депеши и тем не мало позабавил бывших за кулисами[67]).

«Маленький театр был прелестен; мне пришло в голову поставить на нем живые картины. Из Петербурга к нам беспрерывно приезжали гости; я выбрала действующих лиц из самых красивых мужчин и женщин и костюмировала их в кашемировые шали, которых у нас было вдоволь. Сюжеты картин я выбирала преимущественно серьезные и сценам из библии отдавала предпочтение над всеми прочими; ставила также по памяти картины известных мастеров, например, «Семейство Дария»[68]), и эта картина удалась отлично, но больше всего имела успеха картина «Ахилл при дворе Ликомеда»[69]); роль Ахилла я взяла на себя, потому что одевалась по большей части так, что каскада щит были совершенно достаточны, чтобы сделать мой костюм вполне верным исторически. Живые картины чрезвычайно занимали все общество, и потому на следующую зиму они были перенесены в Петербург и придали разнообразие другим вечерним удовольствиям тамошнего общества. Всякому хотелось участвовать в них, и нередко я бывала поставлена в необходимость противоречить иным дамам, которые сильно желали выставить себя напоказ…