Русский декамерон, или О событиях загадочных и невероятных

На площади по кругу разъезжала черная открытая машина «ЗиС», в которой находились актеры, наряженные как Ленин и Сталин. Это был тбилисский народный обычай — на всех демонстрациях и торжественных мероприятиях два актера, любимые народом, наряженные в вождей, ездили по площади на «ЗиСе» с одной и той же мизансценой. Стоящий «Сталин» широким жестом показывал сидящему «Ленину» на ликующий народ вокруг. «Ленин» одобрительно улыбался, похлопывая «Сталина» по талии и жал ему руку. Толпа ликовала.

Кстати, тот дядя, у Дома правительства, сдержал свое слово — тбилисские газеты вышли с громадными портретами Сталина и хвалебными статьями о нем. Казалось, ничего не предвещало трагедии. Но наступило 9 марта 1956 года…

А в ночь с восьмого на девятое марта 1956 года, то есть спустя обещанные три года и три дня после сна о Зевсе и Сталине, мне снится Афродита в образе Венеры Милосской, только с руками и ногами — словом, обычная красивая женщина. Я стараюсь к ней прорваться, но тщетно. Что-то невидимое мешает мне это сделать, я злюсь и в сердцах говорю богине: «А Зевс-то обещал, что вы примете меня именно сегодня ночью!» — «Я бы тебя приняла, — надменно смеясь, отвечает она, — но ты же видишь, что я не живая, а каменная. Да к тому же еще кто-то такой же каменный тебя ко мне не пускает!» И какая-то мужская статуя ударом в грудь, как мне показалось, ревниво отталкивает меня от богини…

Не знаю почему, но представлением и газетами властям успокоить народ не удалось. И на следующий после торжественных мероприятий день демонстранты, в числе которых был, разумеется, и я, подошли к Дому связи, располагавшемуся поблизости от Дома правительства, и многотысячной толпой стали напротив него. У входа в Дом связи находилась вооруженная охрана.

Не помню уже, по какой причине у «инициативной группы» в толпе возникло желание дать телеграмму Молотову. Кажется, хотели поздравить его с днем рождения, который был 9 марта. От толпы отделились четыре человека — двое юношей и две девушки, подошли к охране. И их тут же схватили, выкрутили им руки и завели в дом. Толпа бросилась через улицу на выручку. А из окон Дома связи вдруг заработали пулеметы.

Дальнейшая картина преследует меня всю жизнь. Вокруг начали падать люди. Первые мгновения они почему-то падали молча, я не слышал никаких криков, только треск пулеметов. Потом вдруг один из пулеметов перенес огонь на огромный платан, росший напротив Дома связи, по-моему, он и сейчас там стоит. На дереве, естественно, сидели мальчишки. Мертвые дети посыпались с дерева, как спелые яблоки с яблони. С тяжелым стуком…

Тут молчание прервалось, и раздался многотысячный вопль толпы. Все кинулись кто куда — в переулки, укрытия, но пулеметы продолжали косить убегающих людей. Рядом со мной замертво упал сын бывшего директора нашей школы Клементия Гогия — мой ровесник. Я заметался и вдруг увидел перед собой небольшой памятник писателю Эгнате Ниношвили. Я бросился туда и спрятался за спиной писателя, лицо и грудь которого тут же покрылись оспинами от пуль. Затем, когда пулеметчик перенес огонь куда-то вправо, я бросился бежать по скверу.

По дороге домой я увидел, как танки давят толпу на мосте через Куру. В середине моста была воющая толпа, а с двух сторон ее теснили танки. Обезумевшие люди кидались с огромной высоты в ночную реку. В эту ночь погибло около восьмисот демонстрантов. Трупы погибших, в основном юношей и девушек, еще три дня потом вылавливали ниже по течению Куры. Некоторых вылавливали аж в Азербайджане. На многих телах, кроме пулевых, были и колотые, штыковые, ранения.

Дворами я добрался до дома и, не раздеваясь, спрятался в постель. И только тут я обнаружил, что ранен: в ботинке хлюпала кровь, и я вылил ее, как воду. Штанина была вся в крови и прострелена насквозь. Я даже маме не сказал, что ранен. Да и про расстрел у меня дома еще никто не знал — свобода информации была еще та! Осмотрел рану — кость не задета. Перемотал ногу чем попало, спрятал штаны и, как ни в чем не бывало, утром пошел в школу. Кстати, рана эта потом долго гноилась.

Но только я высунул нос из ворот, как тут же наткнулся на танк, стоящий прямо перед нашим домом на улице. Страшно перепугавшись (арестовывать приехали!!!), я взлетел на свой третий этаж и забился в чулан. Переждав некоторое время, я понял, что танк, видимо, приехал не за мной, а за кем-то другим, и вышел из дома.

Проходя мимо больницы на улице Плеханова, я увидел странную картину: деревья перед окнами больницы были сплошь увешаны окровавленными бинтами. А пожарные, приставив лестницы, снимали их, матерясь. Оказалось, раненые сорвали свои окровавленные бинты, выбросили их из окон больницы и разбежались, боясь, что всех раненых арестуют как участников беспорядков.

Однако арестов, судов и расстрелов, как потом в Новочеркасске, в Тбилиси не последовало. По крайней мере, никого из моих знакомых не взяли. Видимо, власти посчитали, что «и так хорошо».