Русский детский фольклор: учебное пособие

Раба, раба, где ты была?
– У попа.
Чего ела?
– Просфору.
Чего пила?
– Сыту.
Это что? (показывает в сторону)
– Сторона.
А это что? (показывает вниз)
– Земля.

Рядом с Богом ходит другой играющий – черт. Он все время старается помешать Богу: рассмешить отвечающего на вопросы. Если это ему не удается, то спрашиваемый переходит на сторону Бога, если же он рассмеется, то его берет черт. После допроса черт превращает всех доставшихся ему игроков в собак и натравливает их на «детей Бога». Между ними происходит борьба, победитель становится новым «богом»[300].

Схема другой игры – «Ангел и враг» более проста. В ней участвуют двое – ангел и враг (черт). Между ними происходит следующий разговор:

Ангел (показывая вверх): Это что?
Враг: Небо.
Ангел (показывая вниз): Это что?
Враг: Земля.
Ангел (показывая направо): Это что?
Враг: Рай.
Ангел (показывая налево): Это что?
Враг: Дедушкин сор?

Вопросы продолжаются до тех пор, пока враг продолжает на них отвечать. Если враг не ответит, то он садится и вместо него в игру вступает следующий участник[301].

Показательно, что сюжеты и тексты этих игр восходят не к каноническим текстам Священного писания, а к апокрифическим сказаниям, возникшим на основе их трансформации в народном сознании. Так, они не только близки, но и местами совпадают с статьями из древнерусского рукописного сборника «Луцидариус» («Златой бисер»), который написан в форме катехизиса, т. е. беседы учителя с учеником.

Подобные сюжеты широко представлены в духовных стихах, причем и там обычно сохраняется диалогическая форма[302]. Аналогичное явление отметил А.Н. Веселовский применительно к устным рассказам на темы апокрифов[303]. Проникновение подобных текстов в детскую среду представляется естественным, потому что они часто использовались в качестве учебного материала[304]. Сама форма диалога, трансформировавшаяся в легко разыгрываемую и запоминаемую игру, облегчала их переход к детям. Понятно, что при этом произошло вторичное переосмысление, хотя сам диалог не изменил своей структуры и воспроизведен достаточно последовательно. Подобные игры распространены практически у всех славянских народов.

Косвенным свидетельством популярности подобных игр является помещение в Прологе под 25 мая специального рассказа о наказании детей, которые попытались играть в литургию. «Выбрали они большой камень, положили на нем хлеб, поставиша в чаше воду и нача читати, пети и совершати все по Церковному обычаю». Один из ребят стал изображать священника, двое других – дьякона и певцов.

Когда они захотели взять с камня хлеб, чтобы «причаститься», с неба упал огонь и сжег хлеб и камень. Дети же «в ужасе попадоша на землю и лежаша без всякаго движения». После того на этом месте был отслужен молебен, и затем построена церковь. О широте распространения подобных текстов свидетельствуют разнообразные записи. Аналогичный рассказ записан в Италии, только там речь шла не о литургии, а о явлении детям Пресвятой Богородицы.

Более непосредственная форма ассимиляции христианства детским фольклором представлена в «детском народном календаре». Многие исследователи отмечали, что христианские элементы занимали в нем преобладающее место. Важным фактором, несомненно способствовавшим ассимиляции христианской обрядности в детской среде, была ее постоянная повторяемость.

В работах Г.С. Виноградова и О.И. Капицы мы находим достаточно полное воспроизведение не только схем отдельных обрядов, но и цельных обрядовых комплексов, связанных с календарными праздниками. По мере отмирания отдельных обрядов их черты также могли становиться играми (например, в виде считалок). В частности, детская приговорка:

Господи Иисусе,
Возьми меня за уси.

Не менее показательна и так называемая «детская мифология». Она сохранилась в произведениях тех писателей, чья творческая память была разбужена событиями революции и эмиграции, оторвавшими их от национальной среды, что и вызвало потребность запечатлеть «память народную». В книге «Посолонь» (1907) А.М. Ремизов воспроизводит сохранившиеся в его памяти детские игры «Красочки», «У лисы бал», «Кострома». Описывая игру «Кострома», писатель упоминает о названии водящего – «монашек», который в сюжете игры выступает как вестник солнца. Мотив умирающего и воскресающего божества, послуживший соединительным звеном между языческой и христианской традициями, закономерно отразился в детской среде, получив лишь несколько иное внешнее оформление. Показательно отражение этого явления именно в творчестве А.А. Ремизова, писавшего на стыке фольклорной и литературной традиций.