Вся моя теперь уже не существующая группа агентов-парашютистов по плану операции должна была передвигаться от места десантирования до конечной точки скрытно, лесами. Мы не должны были вступать ни в какие контакты: ни с местным населением, ни тем более с военными. Но для надежности все были экипированы в советскую военную форму и имели соответствующие документы на случай непредвиденных обстоятельств. Вот теперь такие обстоятельства, по крайней мере для меня, наступили: необходимо было действовать «под прикрытием», превратиться в советского офицера, по воле начальства командированного с фронта в Смоленск. Где-то в глубине души, еще до выброски с самолета, я почему-то был готов к подобному развитию событий (предчувствие?) и теперь бодро двигался по лесу — днем это было значительно легче, и за два часа прошел километров десять, то есть половину пути. Начал моросить мелкий осенний дождик, и я накинул плащ-палатку, натянув на фуражку капюшон. Сейчас я подошел ближе к жилью — до ближайшей деревни Крюково, судя по карте, было не более десяти километров. Но лес продолжался глухой и нехоженый, никаких признаков человеческого присутствия я пока не замечал. Для меня это было очень хорошее обстоятельство: в лесах, по которым прокатилась война и где шли бои, осталось много мин и прочей гадости. Сейчас, в дневное время, я бы заметил любую растяжку, а вот ночью имел все шансы подорваться.
Так я шел еще часа полтора, потом лес начал редеть, а дождик прекратился: небо очистилось от облаков, выглянуло солнце, и даже природа, казалось, повеселела. Ну а у меня на душе было пасмурно — слишком туманной была моя дальнейшая перспектива. Вскоре я вышел на опушку, и передо мной открылась широкая панорама: впереди расстилался, шириной не менее полукилометра, скошенный луг, а за ним проходила узкая шоссейная дорога. Правее, на холме в трех-четырех километрах, виднелась небольшая деревенька (Сосновка, как определил я по карте). Отсюда до узловой железнодорожной станции было рукой подать, я даже различал отдаленные гудки паровозов, доносимые порывами ветра. По-прежнему на своем пути я не встретил ни одной живой души, но это было в лесу, а сейчас вдалеке, на шоссе, виднелись одинокие пешеходы, изредка проносились автомашины — надо было снова возвращаться в лоно цивилизации. Хотя, если честно, в глухом лесу мне было гораздо спокойнее! Но сколько времени можно отсиживаться в смоленских лесах и болотах, да еще в преддверии суровой русской зимы? Короче, как ни крути — надо было как-то вливаться в эту враждебную мне действительность, причем сделать это незаметно и раствориться в ней без следа, чтоб никакой ниточки или зацепки для чекистов из «Смерша»! Шоссейная дорога вела прямо на железнодорожную станцию, но просто так выйти из леса и направиться туда по шоссе было нельзя. Наверняка перед станцией есть стационарный контрольно-пропускной пункт НКВД, где ведется круглосуточное дежурство. Одинокий пешеход-офицер вызовет законное подозрение и массу различных вопросов: кто и откуда? Как здесь оказался? Тем более мое появление в этом месте никоим образом не стыкуется с разработанной для меня легендой командированного старшего лейтенанта, которому здесь не место. Если поймать попутную автомашину, это тоже ничего не даст — таким же образом энкавэдэшники проверяют автомобили и всех пассажиров. Притом я не сомневался: смершевцы разослали на все посты (и не только) ориентировки по розыску немецкого агента-парашютиста, который скрылся от них ночью, — то есть меня. Значит, все проверки будут многократно ужесточены! Поэтому я скрытно двигался вдоль опушки, не выходя из леса, еще минут сорок.