Русский дневник солдата вермахта. От Вислы до Волги. 1941-1943

– Ваш повар сошел с ума, – угрюмо взглянув на меня, ответил Фукс.

Далее он поведал, что прибывший к нам четыре недели назад ефрейтор из Берлина со своей подводой трижды попадал на переправе под обстрел. В последний раз обе лошади шарахнулись и, прыгнув в воду, поплыли к берегу. Все котлы были пробиты осколками, а его самого пришлось отправить в лазарет, поскольку он непрерывно орал:

– Меня хотят убить! Меня хотят убить!

Там и выяснилось, что он тронулся.

– А что с боеприпасами? – спросил я.

– За два дня мы потеряли 40 лошадей. Среди них и ваша лучшая упряжка. Лошадей нет. Если мы еще два дня останемся в городе, то нам придется запрягать коров.

– А деревенские лошади есть? – спросил я, мне ведь надо было как-то доставить боеприпасы во взвод.

– Конечно. Но только сегодня ночью, – ответил он. – Я выделю вам три повозки, а Рюкенштайнер поведет колонну. Он хорошо разбирается в лошадях.

Вилли Рюкенштайнер, в прошлом маляр, полгода назад стал унтер-офицером и командовал отделением боевого питания, будучи одновременно скотником. Это был худощавый мужчина в очках в золотой оправе, который никогда не притрагивался к банкам с красками, хотя в армии его искусство было очень востребованным.

– Я не какой-нибудь там маляр, а художник, – говорил он. – Могу сделать декорацию, перенести на стену изображения людей и ландшафты, но красить повозки? Никогда!

Рюкенштайнер изъяснялся тирадами, пил, пока не падал со стула, и был пламенным патриотом Австрии, которого ничто не могло так оскорбить, как разговоры о том, что Гитлер был австрийцем. В 10 часов утра он любил съесть гуляш и играл в роте своеобразную клоунскую роль «отпетого австрийца». Он и сейчас носил начищенные до блеска легкие сапоги с серебряными шпорами. В искусстве верховой езды ему не было равных.

Фукс приказал ему построить колонну и ехать со мной.

– Ну что ж, – сказал он, – через Днепр так Днепр. Посмотрим, что из этого выйдет. Но лучше бы я отправился в кафе с Меланьей.

Рюкенштайнер подогнал три упряжки, в одну из которых были запряжены молодые лошади рыжей масти с такими же рыжими хвостами.

– Я возьму с собой своего скакуна.

– Ваш конь останется здесь. По ночам не менее опасно, – тоном, не терпящим возражений, отреагировал Фукс.

Рюкенштайнер прогнал возничего первой упряжки и сам взялся за вожжи. Я сел рядом с ним, чтобы показывать дорогу. Ночь была темной и дождливой. Легкой рысью мы направились к Днепру.

– Днипро, как говорят здесь по-украински, – большая река, – разговорился он. – Какой красивый город Черкассы. Представь себе, у казаков здесь была резиденция гетмана[55]. Тпру!..

Рюкенштайнер натянул вожжи. Мы начали осторожно спускаться к реке на переправу. Саперы закрепили повозки, и паром тронулся. Вдоль жестяных бортов парома клокотала вода. Двигался он медленно, чтобы не производить лишнего шума.

– Не шуметь, – предупредили нас. – Иваны стреляют по малейшему шороху.

Рюкенштайнер мрачно курил, пряча огонек от сигареты в кулак. Распряженные лошади, навострив уши, повернули морды в нашу сторону. Мы взяли их под уздцы. Внезапно мотор заглох, и нас понесло по течению. Секунды через две послышались выстрелы.

– Легки на помине, – буркнул Рюкенштайнер.

Мины с воем стали падать в воду невдалеке от нас. Наконец мотор завелся, и паром на полных оборотах устремился вперед. Впереди нас заплясал луч прожектора, который на берегу казался красной точкой.

– Крепче держите лошадей! – крикнули саперы.

Рядом разорвалась мина, подняв в воздух фонтан воды. Молодые лошади взвились на дыбы и прыгнули через борт. Рюкенштайнер заорал как бешеный и чуть было не последовал за ними. В этот момент паром мягко вошел в прибрежный песок. Лошади уже выбрались на берег и, увязая копытами, начали взбираться наверх, держа направление в сторону леса. Внезапно они чего-то испугались, остановились и галопом поскакали назад. Вода пенилась от работы винтов и в свете ламп походила на кровь.

– Выключите свет! – прокричал кто-то.

Недалеко разорвалось 8 мин. Грохот от разрывов отразился от леса гулким эхом. Затем вновь наступила тишина. Свет погас, и стало темно. Мы поймали убежавших лошадей, запрягли их и поспешили удалиться под спасительный покров ночи.

В эти дни, обычно часов в 12 ночи или в 3 часа утра, противник наносил по нас мощные огневые удары. Вокруг все грохотало, и складывалось впечатление, будто невидимый гигант перемешивает стальные кубики для игры в кости в огромном горшке. Дула наших орудий, которые вели ответный огонь, накаляясь докрасна, изрыгали языки пламени. И только пустые гильзы от снарядов отлетали в сторону. Слышались крики раненых. И все это безумие, как в театре, тускло освещалось мертвенным дрожащим светом магниевых осветительных ракет, висевших в воздухе ужасно долго на своих маленьких парашютах. Все вокруг было пропитано запахом вонючего дыма от разрывов снарядов.