Русский доктор в Америке. История успеха

В субботу был Пасовер, еврейская Пасха, праздник Исхода евреев из Египта. Как будто судьба приурочила наш приезд к этому празднику. Утром я пошёл в синагогу, впервые в жизни. Молящихся было ещё мало, они сидели и стояли, накрытые полосатыми талесами, напоминая сзади перуанцев под их накидками-пончо. Разница была, что все они качались. Я нерешительно остановился при входе: что я должен делать? Ермолку, которая мне досталась вместе с подарком НЙАНА, я надел ешё при входе — знал, что все должны быть с покрытыми головами. Но кроме этого, я не знал решительно ничего.

Ко мне шариком подкатил один из молящихся, невысокий полный господин лет семидесяти, на коротких ножках. Он заговорил по-русски с чуть заметным акцентом:

— Наверное, недавно из России? Добро пожаловать в нашу синагогу!

— Спасибо. Что мне нужно делать?

— А, так вы же ничего не знаете — как все советские евреи. Я вам всё скажу. Накидывайте на себя талес (они горой лежали при входе), берите молитвенник и садитесь рядом со мной. Я вам буду подсказывать.

Накинув талес, я почувствовал себя непривычно. Читать на иврите я не умел, но знал, что книгу надо открывать справа налево. Что теперь? Все качались и что-то бормотали, сосредоточенно глядя вниз. Я попробовал покачаться корпусом вперёд-назад, вперёд-назад — сразу укачало, я даже почувствовал лёгкое головокружение. Нет, уж лучше не буду качаться. Но сидеть и рассматривать других тоже было неудобно. Я решил сидеть и вспоминать весь наш путь от Москвы до Нью-Йорка и проводить параллели с тем путём, какой, по библейским преданиям, прошли предки моего отца от Египта до Страны Обетованной. Посидев-повспоминав, я вышел из зала и вслед за мной опять выкатился шариком мой знакомый. Он завёл разговор, что сам он тоже когда-то иммигрировал, лет пятьдесят назад, и сначала попал в Палестину; много трудностей было на их пути; потом он стал свидетелем образования Израиля; и опять были трудности. Вот тогда-то, двадцать лет назад, он снова иммигрировал с семьёй — на этот раз в Америку.

— Теперь я о’кей, у меня свой небольшой бизнес, дети устроены, внуки здоровы. Жена, конечно, стареет, но мы оба ещё… (он хитро подмигнул). Вы меня послушайте, если вам что-нибудь нужно, я всё устрою. У меня очень хорошие знакомства, — в подтверждение поднял палец, указывая куда-то высоко, и добавил, понизив голос, — особенно в торговом мире. Я могу всё купить и всё продать.

— Спасибо, но мне нужны связи в медицинском мире, я доктор.

— О, так это я тоже могу! Я всё могу, у меня такие связи (и опять палец вверх)…

Его звали мистер Лупшиц, и он действительно помогал многим беженцам из нашей гостиницы. Низкая его фигурка в серой шляпе часто каталась шариком в их толпе, когда они стояли снаружи у входа или собирались в вестибюле. Он со всеми заговаривал, шутил, рассказывал разные истории из своей жизни. Большей частью он помогал беженцам реализовать привезенные на продажу товары. Постояльцы гостиницы ревновали к нему за это и скептически посматривали в его сторону.

Между ними как будто шло соревнование: кто скорее и больше других сможет опекать новоприбывших. Они ревниво относились к тому, кто успевал это сделать быстрее и успешнее других. Тогда они надувались, недовольно оспаривали его советы, даже обиженно переставали разговаривать друг с другом. В помощи нам был для них новый большой смысл их скучного и бесцветного существования.

А наши беженцы хотя и спрашивали их советов, но хотели и сами показать себя: мы тоже не такие простые. Многим не нравилось их новое окружение. Рассудительный Берл постоянно их уговаривал:

— Помалу, помалу, и вам тоже здесь понравится. Это Америка.

— Что мне здесь может понравиться? — громко кипятился часовщик из Харькова, большой и тучный мужчина лет за шестьдесят. — Грязное их метро мне понравится? И я ещё должен платить за эту грязь полдоллара! Да я бы им показал, какое метро у нас в Харькове, и всего за пять копеек — игрушка, а не метро, вот!

Он особенно упирал на слово «их». Беженцы вообще подчёркивали свою непринадлежность к американскому обществу, говоря про американцев — они, им, их. Берл отвечал ему спокойно и тихо, как всегда:

— Помалу, помалу… Вы потом не будете себе брать этот грязный сабвей, если он Вам так не нравится. Вы будете ездить на своей машине.

— На машине, а! Я буду ездить на машине! Вы что — смеётесь?

— Почему смеяться? Скажите, была у вас машина в Харькове?

— Машина? Да я за всю свою жизнь и на полмашины не заработал.

— Вот видите, а здесь у такого человека, как вы, есть две-три машины. И ему не надо ездить на сабвее.

— Ну, это вы мне сказки рассказываете: «две-три машины»! Да откуда у простого часовщика могут взяться две-три машины?

— А что такого? Подумаешь, две-три машины. У половины американских семей есть по две-три машины. Начнете работать, купите сначала одну, старую какую-нибудь, японскую. Потом купите другую — новую, американскую. А третья уже будет немецкая. Мало-помалу всё будет. Это Америка. Зачем вам нервничать?