Эта толпа возбуждённых или унылых, в зависимости от индивидуального темперамента, людей вызывала во мне и сочувствие, и жалость. Я тоже принадлежал к ним, и сам был почти немой, но всё-таки старался выжать из себя какие-то слова на английском. Если со мной говорили медленно и внятно, я понимал неплохо. Но одно дело слушать, а другое — говорить. Отвечать мне было мучительно трудно. Я старался заранее продумать слова и репетировал про себя их произношение. Но как только дело доходило до диалога, язык мой прилипал к нёбу. Прежде чем слово вылетало из моего рта, оно должно было как будто пройти во мне с кровью весь большой круг кровообращения от мозга до пятки, чтобы потом вернуться и попасть на язык. Я напрягался и уставал от коротких бесед, как не уставал от хирургических операций. Вдобавок меня морально угнетало ощущение невозможности выразить себя. Я был поэт, автор книг, профессор-лектор, докладчик на учёных конгрессах — а теперь едва мог донести до своего собеседника клочки простых мыслей. И ещё — по свойству характера я всегда любил шутить и острить в разговорах. Но теперь мне было не до остроумия: по лицу собеседников я понимал, что вызывал у них сострадание.
Вот и поди попробуй — рекомендуй на работу людей, которые не понимали, что им говорят. Прежняя высокая квалификация профессионалов нам не только не помогала, но ещё и мешала: как заставить пожилого университетского профессора грузить мешки и яшики в железнодорожные вагоны? У него не только не было сил, но он даже не мог бы понять, чего и куда грузить. Поэтому многие оставались на обеспечении НЙАНА месяцами, а на пособии для бедных (велфар) — даже годами.
На общем для беженцев фоне моя Ирина, конечно, была исключением. Она учила и знала английский с детства, свободно знала немецкий, понимала и могла объясниться на французском. Учёный-экспериментатор, она имела степень кандидата биологических наук. И выглядела привлекательно: элегантная, моложе своих сорока пяти, очень разговорчивая, улыбающаяся. И хотя работы по её квалификации не было, но уже через три недели НЙАНА предложила ей первое же рабочее место — медицинского ассистента в частном врачебном офисе, что-то вроде помощника медицинской сестры. Это было далеко не то, чего Ирина хотела бы для себя, но на том этапе выбирать не приходилось: в Америке от работы не отказываются. Ей должны были платить $190 в неделю, это казалось нам фантастической суммой. Правда, после налогов оставалось только $150. Всё равно Ирина была горда и счастлива, а мы с сыном радовались за неё и готовились жить на её деньги. Тем более что НЙАНА одной рукой предложила ей работу, а другой рукой сразу сняла нашу семью со своего обеспечения — перестала платить за гостиницу и выдавать на питание.
Среди наших соседей по гостинице сразу распространился слух об Иринином везении. Постояльцы поздравляли её:
— Мазал Тов! Вы теперь настоящая американка.
Берл сиял от удовольствия, как спортивный тренер радуется за успех своего ученика:
— Я же говорил: помалу, помалу, всё постепенно наладится. А знаете, теперь это за $190, потом найдётся работа за $250, а в следующий раз за $500. Это Америка.
Большинство беженцев завидовали Ирине:
— Как это вам удалось так быстро получить работу?
— Наверное, вы знаете кого-нибудь. Не могли бы дать мне имя этого человека?
— Вы, конечно, дали взятку кому-нибудь в НЙАНА. Ни за что не поверю, чтобы вы нашли работу так быстро без взятки.
Одна сорокалетняя незамужняя женщина — доктор Тася, пышная крашеная блондинка, смотрела на Ирину, как на чудо:
— Лапушка, кисанька, вы такая счастливая: у вас есть и муж, и работа. Я вот три месяца ищу хоть какую-нибудь работу и ничего не могу найти. Кисанька, лапушка, может, вы поговорите там за меня. Я так вам буду благодарна, так благодарна!..
Моя тётка Люба деловито поинтересовалась, где располагается тот офис, куда направили Ирину. Узнав, что это на углу Пятой авеню и 65-й улицы, она очень удивилась:
— Это же самый богатый район Нью-Йорка, там живут только миллионеры.
У нас было мало представления об американских миллионерах, только из отдельных комедийных фильмов 1930–1940-х годов, одни с Чарли Чаплином, другие с Диной Дурбин. В них миллионеры были представлены в малопривлекательном, гротескном стиле. Люба рассказывала Ирине, как всегда тихо, мягко и ненавязчиво, какие это люди, с кем ей придётся столкнуться и как ей лучше вести себя с ними.
Сын продолжал свои ежедневные длинные прогулки по городу, но теперь уже и подрабатывал, помогая разгружать товары у магазинов. Парень он был здоровый, его охотно нанимали на час-два, платя $20–25. А через две недели он нашёл постоянную работу подсобного рабочего на часовой фирме, за $110 в неделю. Как он был горд!