Русский Египет

Царские дипломаты старались любыми способами избежать «повторения пройденного». Смирнов, с одной стороны, пытался увещевать местную печать, а с другой — добивался от Петербурга скорейшей отправки арестованных в Россию. Его пугала и другая перспектива — что они могут бежать из тюрьмы, и тогда громкое дело закончится скандалом для русского правительства, да и для него самого. «Подпольная деятельность единомышленников Адамовича и воздействие Европы на здешних рабочих-европейцев, весьма восприимчивых к революционно-анархистским идеям, продолжаются с прежней энергией, а на собраниях и митингах по-прежнему обсуждается вопрос о мерах по освобождению Адамовича, — с тревогой писал посланник в Петербург 30 мая. — Вследствие этого, пока арестованный не отбудет из Египта, агитация станет неизбежно продолжаться, а она, как мы были уже тому свидетелями, всегда может вызвать либо враждебные нам демонстрации, либо вспышки насилия и беспорядки, подобные происходившим в 1907 году, не говоря уже о том, что, пока Адамович находится в египетской тюрьме, отнюдь не невозможна какая-либо попытка к его освобождению».

Смирнов, что называется, как в воду глядел. Товарищи Адамовича организовали ему побег. Он ускользнул из камеры, взобрался на тюремную стену и спрыгнул вниз. Оставалось совсем немного — добраться до припрятанного неподалеку велосипеда. Но острая боль обожгла вывихнутую при неудачном приземлении ногу. Пока Адамович приходил в себя, полицейские задержали его и вновь водворили в тюремную камеру.

Хочу обратить внимание читателя на такой любопытный факт. Рассказывая о неудачном побеге Адамовича из тюрьмы, газета «Моряк», а она продолжала выходить, писала в номере от 12 сентября о сочувствии к нему со стороны египтян. Тюремный инспектор даже пожелал Адамовичу «успеха в следующий раз». В местных газетах появились статьи, полные восхищения мужеством русского революционера. Так что, хотя движение солидарности с арестованными, как и в деле Боцоева, родилось в первую очередь в среде европейских рабочих-иммигрантов (Смирнов даже писал, что «арабская печать мало интересовалась делом Адамовича»), египтяне по-своему тоже участвовали в нем.

Предпринятая Адамовичем попытка побега из тюрьмы не на шутку испугала царских дипломатов. «Нахожу присылку за ним жандармов мерой, совершенно необходимою, — телеграфировал Смирнов. — Вследствие возбуждения судовых команд отправление без надежного конвоя было бы крайне опасно, а быть может, совсем невозможно». Это предложение получило в Петербурге поддержку. За Адамовичем и Терским была прислана охрана из 16 жандармов во главе с начальником одесского сыскного отделения. Для того чтобы усыпить бдительность пикетчиков в Александрийском порту, проделали такой трюк. За час до отхода парохода арестованных привезли на автомобиле из тюрьмы в портовую таможню. Пароход снялся без них. Перед выходом из порта он остановился, поджидая таможенную шлюпку. На ней были доставлены под усиленным конвоем Адамович и Терский.

Но и это еще было не все. В Константинополе на борт парохода поднялся сам начальник одесского жандармского управления полковник Заварзин, а в Черном море судно эскортировали два эсминца, специально вызванные для этой цели из Севастополя.

Состоявшийся через год после этого суд по делу Союза черноморских моряков приговорил М. Адамовича и большую группу других подсудимых к ссылке в Енисейскую губернию. Освободила их Октябрьская революция.

Глава 7 Обелиск в Порт-Саиде

Порт-Саид, декабрь 1986 года. Затаив дыхание, впервые иду по аллее греческого православного кладбища. Где-то здесь похоронены моряки с русского крейсера «Пересвет». Внимательно разглядываю надгробья, часовни. Почти все они — подлинные произведения искусства, с узорчатыми барельефами и беломраморными скульптурами. Свидетельства былого величия. Греческая колония в Порт-Саиде была многочисленна и богата. Но после национализации Суэцкого канала в 1956 году многие греки уехали. Кладбище постепенно приходит в запустение. Некоторые памятники уже обрушились, не выдержав груза времени и одиночества.

Но вот слева от аллеи мелькнули якорные цепи. Подхожу ближе. Небольшой участок кладбища огорожен. Посредине — скромный обелиск с надписью: «Русским морякам, погибшим на боевом посту в январе 1917 года. Сооружен министерством обороны Союза ССР в 1954 году». У подножия обелиска — два якоря. Вокруг — могилы моряков. 26 из них безымянны, на надгробиях — лишь мраморные плиты с крестом. А на 27-й надпись: «Лейтенант Иван Иванович Рентшке, старший артиллерийский офицер крейсера «Пересвет». Погиб 22 декабря 1916 года». 22 декабря — это по старому стилю. По-новому же — 4 января 1917 года. Погиб вместе с крейсером и десятками своих товарищей.

В день 70-летия гибели «Пересвета» я вновь приехал на кладбище в Порт-Саиде, но уже не один. Из Каира прибыла также группа сотрудников советских учреждений. Подкрасили ограду, якоря, цепи. Возложили цветы к могилам соотечественников.