Русский Египет

И начинает казаться, что времени нет. Кажется, надо сделать еще маленькое усилие воли и фантазии, и начнешь верить, что там, за темнотою пустыни, стоит людный и большой Мемфис, что сейчас там царствует XIX династия и что это существует и еще живо.

Потом мы пошли в палатку. Засыпая, я видел в открытый треугольник входа в палатку все те же чудные звезды. Ночь о звездах… Я буду ее долго помнить. Ночь с Богом, а не с людьми.

Проснулись мы от острого холода. Было около четырех часов утра. Было еще темно. Небо было какое-то сероватое и все в тучах. Храма больше не было. Доктор взял ружье и пошел куда-то в темноту караулить зверей, а я стал дожидаться света, чтобы сделать набросок с башни. Когда настало время, я отправился и нечто намазал. Пустыня при восходе солнца тоже великолепна, но только все же самое большое впечатление на меня оставили звезды.

Потом мы пили чай, совершили маленькую променаду по пустыне, а в 10 ч. утра я уже мылся и переодевался у себя в мастерской, а затем пошел в музей…

Да хранят Вас яркие светила.

Ваш И. Б.»

^{За работой в Антикхании. Слева направо: Ольга Сандер, Людмила Чирикова и Иван Билибин. 1921 г.}

^{«18/Х 1922.}

Милая и дорогая и единственная моя Людмилица.

Я много писал Вам в эти дни писем, но все рвал. Иногда мне кажется, что я неимоверно запутался и попал в непроходимый тупик, а иногда мне кажется, что я поступил правильно.

Когда от Вас долго не бывало писем, я всегда находился в тревожном состоянии. Так было и тут. Два вторника прошли без писем, на третий приходит почтальон и приносит мне небольшое письмецо от Шурочки Щекотихиной, написанное самыми нежными словами. Через час приходит другой почтальон и приносит открытку от Вас, где Вы пишите о возобновлении Вашей дружбы с Дроздовым. У меня просто замерло сердце, и я решился, что вообще, кончено дело…

Я и решился. Это — судьба, это не простое совпадение, что пришли одновременно два письма. В Берлине моя большая настоящая любовь, но, может быть, и мои долгие и безрезультатные страдания; если Людмилица опять полюбит Дроздова, которого я считаю недостойным ее, то мне смотреть на это будет невыносимо, а, значит, меня не должно там быть; а с другой стороны, уже не пустота, а очень милый и нравящийся мне дружок Шурочка, которая, не видав меня пять лет и не зная, что я за это время делал, все же пишет мне нежное и теплое письмо. Людмилица мне как-то писала: приезжайте, мы Вам найдем невесту…

Я и ахнул в Россию телеграмму:

«Будьте моей женой, жду ответа».

А через два или три дня получил ответ:

«Согласна при условии не разлучаться с сыном».

Вот и все…»

В начале 1923 года другая ученица Ивана Яковлевича, художница Александра Васильевна Щекотихина-Потоцкая, перебралась вместе с сыном из Петрограда в Каир и стала женой и помощником своего маэстро. А Людмилица долгие семьдесят лет, несмотря ни на какие драматические повороты своей судьбы, бережно хранила билибинские письма как самую драгоценную реликвию, и лишь у последней жизненной черты решилась на трудный, но единственно верный шаг: передать картонную коробку на родину свою и того человека, кто так нежно и безнадежно ее любил.

Глава 18 Маэстро и прима

Через пятнадцать лет после моего первого знакомства с письмами И. Я. Билибина к Л. Е. Чириковой, в 2006 году, я вновь обратился к ним. В Институте востоковедения Российской академии наук, куда я перешел работать из газеты «Труд» вскоре после возвращения из Каира в Москву, мне поручили подготовить сборник документов «И. Я. Билибин в Египте». Основу сборника как раз и должны были составить письма художника к своей ученице и возлюбленной. Ведь в них содержится немало ценной информации не только о жизни и творчестве Билибина, но и по Египту того времени, и по русской эмигрантской общине.

Готовя письма к публикации, я обратил внимание на упоминание в одном из них о гастролях в Египте великой русской балерины Анны Павловой. «У нас только что кончились «дни о Павловой», — писал Иван Яковлевич Людмиле Евгеньевне 13 марта 1923 года. — Наша всемирная знаменитость посетила Каир (сейчас она уехала на неделю в Александрию) по дороге из Японии и Индии в Лондон. Здесь она провела недели две. Танцевала со своей труппой в Курзале. Было смен пять программ. Некоторые номера были великолепны. Я стал совсем балетоманом на эти дни. Вообще наше болото (если только этот термин может быть применен к знойной Африке) на несколько дней всколыхнулось».

Анна Павловна Павлова (1881–1931), прима-балерина императорского Мариинского театра в Петербурге, в 1910 году покинула Россию и поселилась в Лондоне. Там она создала собственную интернациональную труппу, с которой гастролировала по всему миру — от Латинской Америки до Австралии и Новой Зеландии.