Русский эксперимент

Некогда известный, а ныне позабытый русский ученый: и писатель (назову его просто Писатель) 1 сентября 1993 года летел в Москву после пятнадцати лет жизни в эмиграции на Западе. Все прочие эмигранты такого рода, как он, уже не раз побывали в России. Некоторые вернулись насовсем. Их встречали как героев, предоставляли в их распоряжение средства массовой информации, устраивали им встречи с многолюдной аудиторией. Они воспринимали это как должное, всячески превознося свою реальную и мнимую роль борцов против коммунизма и жертв его. А он еще ни разу не был там. И рассчитывать на такой дружеский и торжественный прием никак не мог. До 1985 года он, не отдавая себе в этом ясного отчета, был фактически пешкой в руках организаторов Холодной войны Запада против Советского Союза. За эти годы он многое узнал и понял, что под предлогом борьбы против коммунизма велась огромного размаха работа по разрушению России. Он стал тяготиться своей ролью сообщника врагов России. Когда в Советском Союзе началась «перестройка», он сделал ряд публичных заявлений, резко противоречивших западным установкам. Его окрестили «красно-коричневым». Его сочинения стали бойкотировать как на Западе, так и в горбачевской России. Его имя перестали упоминать даже в справках о диссидентском движении прошлого, хотя еще совсем недавно его упорно называли одним из самых значительных критиков советского режима.

После августовского переворота 91-го года в России он начал писать свою последнюю (как он думал сам), итоговую книгу о русском коммунистическом эксперименте. Он так и решил назвать ее — «Русский эксперимент». Он уже сделал первоначальный набросок первой части книги — о становлении русского коммунизма и его основных чертах. Теперь он приступил ко второй части — о кризисе и крахе русского коммунизма. Конечно, он, и живя на Западе, имел достаточно информации о событиях в России после 85-го года. Но надо было посмотреть своими глазами на состояние посткоммунистической России, чтобы писать с той же степенью уверенности и с теми же чувствами, с какими он писал первую часть. И вот он сидит в самолете, который должен за несколько часов перенести его с Запада, так и не ставшего для него своим, в Россию, давно ставшую ему чужой.

Но интересы книги были лишь поводом. На самом деле его с неодолимой силой потянуло в Россию, на Родину, Домой. Несмотря ни на что, Россия осталась для него Родиной, Домом, Семьей. Как же это случилось, что он, глубоко русский человек, никогда до того даже не мечтавший покинуть Россию хотя бы на один день, оказался на целых пятнадцать лет вне ее?! Пятнадцать лет душевных страданий на чужой земле, среди чужих и чуждых русскому характеру людей. За все пятнадцать лет ни одного разговора по душам, без которого немыслима жизнь русского человека. Ни одного близкого друга. Даже ни одного собутыльника, с которым можно было бы промотать все до последней копейки, не думая о завтрашнем дне. Пятнадцать лет леденящего одиночества.

Самолет был почти полностью занят «новороссами» («новыми русскими»), как теперь стали называть тех людей в России, которые наживаются путем ограбления страны под видом некоего свободного предпринимательства. Писатель насмотрелся на них и научился определять их с первого взгляда в любом положении, в любом одеянии. Это — особая категория омерзительных тварей, к которым даже слово «нувориши» неприменимо, оно их слишком облагораживает. Их теперь можно видеть во всех городах Запада и на всех мировых курортах. На Западе их поддерживают и превозносят как будущее России. И еще бы не превозносить! Они скупают огромное количество дорогих вещей, платят сразу и не торгуясь любые суммы, открывают счета в западных банках.

Вот твои классовые враги, сказал себе Писатель. Сталин был не так уж не прав, когда говорил, что классовая борьба не ослабляется по мере упрочивания социализма, а усиливается. Мы смеялись над этими словами и проморгали наступление классовых врагов. Холодная война была классовой войной по самой своей глубокой сути. Поэтому на Западе так издевались над «классовым подходом». А мы, кретины, клюнули на эту удочку. Неужели это все-таки реальность, а не бредовый сон?

Не желая вступать с этими «новороссами» в контакт, Писатель сделал вид, будто не понимает по-русски, так что соседи разговаривали, не принимая его в расчет. Они начали хвастаться тем, куда они летали, где и как кормили, в каких отелях останавливались. Судя по их рассказам, Писатель за все пятнадцать лет эмиграции не потребил столько благ западной цивилизации, сколько эти люди (да и люди ли?!) за год-два их сладкой жизни. За все время полета не было сказано ни слова о книгах, выставках, музеях, театрах. Только о вещах, курортах, драгоценностях, квартирах, машинах, домах, ресторанах. Сколько веков лучшие представители рода человеческого тратили способности, трудились, страдали, жертвовали жизнью. А ради чего?! Чтобы такая мразь стала жить именно «по потребности»?!