Русский фантастический, 2015 № 01. Черновики мира

— Может, но расчет на то, что его больше интересуют мои мысли. Альбатросу нужно помочь не отвлекаться от семейных счетов. — Соколов протянул товарищу папиросу. Сомнения в успехе все же оставались. — Мне важно быстро уйти вперед, когда он к тебе прицепится, до этого, в куче, все равно сам черт ногу сломит. В общей карусели трудно отслеживать соответствие мыслей летчика направлению полета машины, и если нам удастся его выманить, то все пойдет как по нотам.

Утро выдалось безоблачным, но волнение, которое испытывал перед вылетом Алексей, зашкаливало. Вновь и вновь вспоминались напутствия особиста: «Можно думать громко, а можно тихо. Думать громко — значит четко проговаривать что-либо про себя. Тихая мысль — нечеткая, ее трудно услышать и легко заглушить внутренней речью. Посему Остапчуку трэба думать громко и исключительно по-украински. А тебе — слушать, слышать и понимать. Райхель не будет сосредотачиваться на хоть и близком к русскому, но не знакомом ему языке. И в этом залог успеха. От вашей собранности и точности действий зависит все. Такого красавца, как Альбатрос, необходимо вывести из игры до начала полномасштабной наступательной операции врага. Обеспечение помощи в выполнении вашего задания возложено командованием на разведотдел штаба фронта».

Мессер Райхеля в компании звена поддержки из двух хейнкелей показался на горизонте минут через пятнадцать по прибытии Соколова и Остапчука в обозначенный разведкой район. Обменявшиеся машинами сталинские «соколы», имитировали короткую атаку на численно превосходящего противника с последующим отступлением. Некоторое время остальные немцы следовали за Альбатросом, намереваясь еще раз наподдать неразумным советским пилотам, но спустя несколько минут взяли обратный курс, не рискнув углубляться далеко за линию фронта. Алексей, как и было условлено, ушел вперед, не забывая создавать для телепата из люфтваффе необходимый фон в радиоэфире. Пришлось одновременно выполнять три задачи: слушать мысли Альбатроса и Пашки, повторять маневры напарника и нести всякую правдоподобную чушь по радио. Когда хейнкели легли на обратный курс, Райхель все-таки немного замешкался и в нерешительности сделал небольшой круг, не выпуская, однако, из виду машину Алексея, за штурвалом которой был теперь его товарищ. Но сила азарта и предвкушение легкой победы сделали свое дело. Мессер бросился в преследование. Прицепив на хвост немецкого аса и изо всех сил стараясь думать только по-украински, Паша шел на северо-восток. Спасительный для Альбатроса рубеж линии фронта остался далеко позади, но он уже догонял Остапчука. То, что пришлось выслушать о себе и всех своих родственниках Соколову из слишком громких мыслей Райхеля за неполные пять минут полета, вряд ли кто-нибудь посмел бы повторить при Алексее вслух. Терпение лейтенанта кончилось, и он заложил крутой вираж влево, уйдя в петлю с таким расчетом, чтобы после выхода оказаться у Альбатроса на хвосте. В сознании Алексея разливалась кипящей лавой воспевающая грядущий немецкий триумф чистая и правильная русская речь майора люфтваффе:

«Ну что ж ты все удираешь, сын кавалериста? Батя-то твой посмелей был!»

А Соколов отсчитывал секунды прохождения петли, четко, как в учебке:

«Раз. Два. Три. Четыре. — И перед глазами только бесконечное небо — как там у Толстого? Нет, не до него сейчас, и не Аустерлиц здесь, а кое-что посерьезней. — Пять. Шесть. Альбатросу живым не сесть. Да что ж такое в голову лезет? — И небо с землей меняются местами. Вот они, самые завораживающие секунды падения. — Семь. Восемь. — Мессер чуть правее и сверху. Взгляд Алексея неотрывно приклеился сквозь прицел к вертикальному стабилизатору с хорошо различимой свастикой. — Девять. — Штурвал на себя…»

Прозрение настигло Альбатроса. Всего на мгновение он заметил далеко впереди второй, стремительно уходящий влево, на петлю, ЛаГГ. Когда же Пашка, непосредственно им преследуемый, в свою очередь взял вправо, в голове Теодора Райхеля раздался торжествующий голос Алексея:

«Говорила мне мама: „Учи языки!“ Falcon hört Euch alle!» — и очередь, отягощенная накопившейся яростью последних недель, превратила в труху хвост мессера. Надменный и до сей поры неуязвимый, Альбатрос падал, объятый пламенем.

Ирина Лазаренко Смертные не оригинальны

— Прушник! — с отвращением выплюнул инкуб и швырнул карты на стол.

Ифрит ухмыльнулся, мановением брови подгребая к себе очередную кучку металла. Играли по-простому, на железо.

— Это все потому, что ты упал на мизер и получил паровоз, — глубокомысленно изрек джинн.

— Нет, — окрысился инкуб. — Это все потому, что кто-то убил мой марьяж с подпоркой!

— Это все потому, что я таки прушник, — покаялся ифрит и длинными пальцами лихо отбил какой-то бодрый ритм на карточной колоде. Из-под ногтей сыпались искры. — Еще пульку?

— Давай, — легко согласился джинн.

— Да чтоб тебя по всему пятому кругу волоком! — ругнулся инкуб и махнул рукой: — Расписывай.

И тут джинн охнул и с неприличным громким чпоканьем дематериализовался.