Русский фантастический, 2015 № 01. Черновики мира

Рыцарь усадил Нэдди впереди себя на седло и собрался было пришпорить коня, когда прямо перед ним появился отец Никода. Кадык нервно ходил по худой шее, руки, схватившие нательный крест, тряслись.

— Не пущу! — выкрикнул он. — Костьми лягу, но не позволю отвезти ее в ваши казематы!

Возвышавшийся на коне Рандар едва заметно усмехнулся:

— А почему ты решил, что я везу ее именно туда?

— А куда еще? Всем же известно, что ваши езуиты собирают по всему свету ведьм, адсидентов и одержимых демонами, а потом изучают и пытают их в своих подземельях и казематах. А про Нэдди ты сам сказал — редкий, необычный феномен.

Рыцарь и не думал отвечать на обвинения доминиканина. Он собирался просто-напросто проехать мимо юного священника, но что-то в бледном лице отца Никоды, что-то в его отчаянных, безумных глазах, в тряском голосе остановило Рандара. И, вместо того чтобы проскакать мимо, он наклонился в седле и спросил:

— Ну оставлю я тебе Нэдди — и что? Думаешь, если она с тобой будет, твоя набожная паства ее примет? Нет, отец Никода, они вас обоих выгонят.

— Я знаю, — неожиданно ответил доминиканин и взглянул прямо на рыцаря — открыто и смело. — Но они не виноваты. Это я. Я виноват. Я — никудышный пастырь. Как я мог вести их по истинному пути, если сам бродил во тьме и только сейчас это понял?

— И что же ты хотел делать? — помолчав, спросил Рандар.

— Я вернусь в Орден, — твердо ответил отец Никода. — Буду молиться о том, чтобы Всевышний наставил меня на путь истинный. Буду замаливать свои грехи. Буду просить избавить меня от гордыни. Буду просить показать мне истинный путь… Буду заботиться о Нэдди.

Несколько долгих мгновений рыцарь изучал бледное, со следами юношеских прыщей лицо отца Никоды, а потом чуть улыбнулся:

— За Нэдди не беспокойся. Как это ни странно прозвучит, очень многие мне обязаны. И я найду ей хороший дом.

Отец Никода посмотрел в холодные серые глаза — и понял, что рыцарь говорит правду.

— Что до возвращения в Орден, — продолжил Рандар, — это, конечно, не мое дело, но думается мне, ты уже увидел истинный путь. И теперь сможешь показать его своей пастве.

Юный священник судорожно вздохнул. На глаза против воли навернулись слезы; он отчаянно заморгал и с трудом проглотил вставший в горле ком.

— Спасибо тебе, — справившись, наконец, с голосом, сказал отец Никода. — Ты очень хороший человек, — добавил он. Посмотрел на несмываемый знак солнца с крестом внутри на шее Рандара, и у него неожиданно вырвалось: — Не знаю, что заставило тебя принести обет Ордену езуитов, но дай тебе Всевышний когда-нибудь его разорвать… Крест стоит, господин Рандар, — произнес он, прощаясь, и сотворил в воздухе крестное знамение.

— Воистину стоит, — дрогнувшим голосом ответил Рандар и пришпорил коня.

Джон Маверик Разбилась душа о камни

Солнечная Гора от самого подножия щетинится молодым лесом и, словно оправдывая свое название, изумрудно сверкает, теплая и мшистая, пропитанная солнцем. Только над ее вершиной — словно птица распластала черные крылья — нависает плотная, нездоровая аура.

С первых шагов по территории клиники Эрика почувствовала себя плохо. Не болезненно, как при гриппе, а тесно и дискомфортно в собственном теле. День выдался знойным, и у нее взмокли подмышки. Кроссовки точно ужались на один размер и сдавили ступни, а джинсы, наоборот, растянулись и мешковато топорщились при ходьбе.

«Тоскливое место эта больница, а почему? — размышляла Эрика, огибая здание за зданием в поисках нужного корпуса и сверяясь то и дело с бумажкой, на которой мелким неряшливым почерком были накарябаны имя и номер кабинета главного психолога. — Вроде все как обычно, и территория красивая, воздух сухой, сосновый, а душно, будто в чернильницу с головой нырнула. Вытягивает силы».

Конечно, шесть недель можно проработать хоть стоя на голове, да только работы как таковой не получалось, а вместо нее выходила какая-то бестолковая маята. Долговязая застенчивая практикантка с самого начала не приглянулась персоналу, и ее то и дело отфутболивали из отделения в отделение. То на поведенческую терапию посылали, то в группу алкоголиков, то в корпус к «острым», то в психосоматику. Пациенты реагировали на нового человека настороженно. Психиатрическая клиника — не то место, где верят испуганным улыбкам и бодрым приветствиям. Искусанная чужими взглядами, как злыми осами, Эрика терялась, искала в себе сочувствия к больным, но не могла думать ни о чем, кроме собственной неловкости.

На пятый день — как будто мало было всего прочего — ответственный за практику психолог Хайко Керн навязал ей господина Фетча.

Того самого Фетча, тихого шизофреника, который уже третий год томился в стенах клиники без надежды на ремиссию. Замкнутого, окаменелого, словно залитого янтарем, за последние двадцать пять месяцев не извлекшего из своего сумрачного внутреннего мира ни единой человеческой эмоции.