Русский флаг

Крепостники ненавидели этого умного, тщедушного с виду человека с волнистой русой бородой и грустным - из-под стекол пенсне - взглядом усталых синих глаз. Они называли его не иначе как "крамольником" и "смутьяном".

Дмитрий встречал Пыхачева у дяди. "Студент" иногда подолгу гостил в Ракитине и проводил время в беседах с Иваном Кирилловичем. Нередко встречи их оканчивались ссорой, Пыхачев уходил тогда раздраженный, отказывался от лошадей и долгие месяцы, пока князь не посылал за ним, не появлялся в Ракитине.

...Теперь Федор Пыхачев стоял перед палачами и в угрюмом спокойствии наблюдал за происходящим.

Первое естественное движение души Дмитрия - броситься к Петру Кирилловичу и рассказать ему о смерти Александра - сразу же пропало. Хоронясь за двумя шеренгами рослых солдат, он приблизился к зданию экономии и уже мог расслышать не только человеческую речь, но и свист лозы, которою секли крестьян.

Вот становой пристав ударами нагайки выгнал из толпы к месту экзекуции новую группу мужиков. Молча стояли они перед понятыми и казаками, пока исправник заносил их имена в списки. Молча стали стаскивать с себя худые зипунишки, рваные шубейки, серые домотканые рубахи.

Петр Кириллович остановил их.

- Сто-о-ой! - закричал он с крыльца протяжно, на воинский манер. Будете повиноваться и работать, как прежде работали? - Мужики молчали. Ну! - крикнул князь Максутов, сходя по ступенькам к мужикам.

- На барщину не пойдем, - громко ответил чернобородый худой мужик, глядя в упор на приближавшегося помещика. - Желаем кровь проливать за царя-батюшку, а в крепость назад не войдем!

- Сво-о-олочь! - в бешенстве закричал Петр Кириллович, метнулся к Пыхачеву и сгреб в кулак его бороду. - Ты научил? Ты? Говори!!

Мужики угрюмо смотрели, как мотается, словно неживая, голова их заступника.

- В Сибири сгною! - захлебывался яростью Петр Кириллович. - Всех в рекруты сдам, хоть и без зачета...

- Твоя воля, барин, - сказал чернобородый, - а только не гоже тебе, князь Петр Кириллович, супротив государевой воли идти.

- Истинно! - закричал Пыхачев срывающимся голосом. Пенсне, прикрепленное к шнурку, плясало на его груди. - И не только воля дарована вам, мужики, но и рекрутчины до правнуков своих знать не будете. Верите мне? - воскликнул он в подвижническом экстазе.

- Ве-ерим! - пронеслось по толпе.

- Дворяне и помещики - отчизне изменники! - Пыхачев смотрел на князя Максутова горящими, ненавидящими глазами. - Откупаются они от выборов в ополчение! Шкуру берегут!

Петр Кириллович даже за сердце схватился от неожиданности. Он попятился к крыльцу и, широко разевая рот, повторял одно только слово:

- По-роть! По-роть! По-роть!

Дмитрий невольно отступил на шаг, судорожно сжимая руку Сунцова.

- Что, Дмитрий Петрович, - прохрипел Сунцов, - крепко жжет мужицкое горе?

От крыльца долетела отрывистая речь князя Максутова:

- Никого не пощажу... Бунтовщики...

Краска стыда, жгучего, пронзающего насквозь, залила щеки Дмитрия.

Становой пристав кинулся к стоявшим особняком старику с сыном и в слепой злобе взмахнул плетью. Беззвучно обвилась вокруг головы старика плеть-свинчатка, и конец ее впился в глаз мужика. Дернув плеть, пристав уже замахивался на побледневшего парня, а старик с кровоточащей дырой вместо глаза постоял несколько секунд пошатываясь и рухнул на землю.

- Наших-то как полосуют! - истошно закричал кто-то высоким голосом, долетевшим до толпы женщин и вызвавшим ответный вопль. - Чего стоять! Ждать чего?

Женщины, прорвав солдатский заслон, бросились к постройкам. Задняя шеренга солдат, находившаяся у построек, тотчас же, по команде офицера, повернула кругом, встречая бегущих женщин.

Жандармский офицер высоко занес руку, Дмитрий метнулся к нему, но не успел удержать. Раскатился неровный залп. По обе стороны солдатских шеренг упали, обливаясь кровью, люди...

- Петр Кириллович! - крикнул Дмитрий, борясь с душившими горло спазмами. - Прекратите это... Не нужно крови!

- Митя!

Дмитрий не двигался с места. Он жестко и зло бросил в возбужденное лицо князя:

- Петр Кириллович! Александр убит на Камчатке!

Князь Максутов отшатнулся, защищаясь от Дмитрия протянутыми вперед руками, затем впился неверящим взглядом в заезжего флотского офицера и с хриплым криком: "Ты ли это, Митя?" - свалился в кресло. Поник головой так, что форменная фуражка упала на грязные ступеньки, и в отчаянии обхватил седую голову красноватыми руками.

Дмитрий ни часу не оставался бы здесь, если бы его не удерживала мысль помочь несчастному Пыхачеву и мужикам, запертым в господской конюшне. Князь не соглашался отпустить Пыхачева и избавить его от формального следствия, но обещал ради "светлой памяти Александра" забыть личные обиды и дерзкие слова "студента". Дмитрий не был спокоен: он знал, сколь переменчив Петр Кириллович, и хотел дождаться, когда уберется все это слетевшееся на кровь воронье.