Русский флаг

- Сомневаюсь, - усмехнулся Мартынов.

- Напрасно сомневаетесь! - разозлился Завойко. - Я добьюсь своего, какие бы препятствия мне ни чинили.

- Трифонов мертв...

Завойко уставился на есаула широко открытыми глазами.

- Мертв, - повторил Мартынов. - Я убил его и взял бумажник. Там были и деньги...

- Деньги целы-с... - Завойко не мог скрыть охватившей его оторопи. Но позвольте... На каком основании вы... э... сделали это?

Мартынов на минуту закрыл больные глаза. Мохнатая фигура Трифонова двигалась на него сквозь пургу.

- У меня не было другого выхода, - проговорил есаул. - Он охотился за мной.

Рассказ Мартынова объяснил все обстоятельства дела. Оставалось неясным, знал ли Бордман о намерениях Трифонова.

Завойко помрачнел.

- Шакалы! - почти простонал он. - И в этакую пору оставить край! Глубокое искреннее горе прозвучало в словах Завойко. - Бросить его черным стервятникам на поживу и растерзание! Голубчик мой, - обратился он к Мартынову. - У вас хоть и одна рука и штыков не много останется на Камчатке, а вы не давайте им воли, не позволяйте порядки свои заводить.

- Постараюсь, - Мартынов участливо глянул в опечаленные глаза губернатора. - У меня рука тяжелая.

- Я не силы боюсь, а подлости людской. Золото сильнее пули ранит. Завойко все тыкал пальцем в раскрытый бумажник. - Хитрость тоньше штыка. Ведь вот как хитро мистер Бордман письмо написал, - он извлек из бумажника уже изученное письмо Бордмана мистеру Макрею, жителю Сан-Франциско. - Тут и имени подателя нет, а уж подлости с избытком.

Он бегло перевел некоторые места из письма:

- "Если эта деревенщина чудом доберется до тебя, выслушай его и реши, что с ним делать. Он говорит, что знает нечто важное об Амуре - большой реке, на которой, кажется, живут китайцы. По-моему, глупости. Набивает себе цену. Не представляю себе, что можно сообщить о реке, которая уже положена на карту. Впрочем, дьявол его разберет. Если его новость действительно чего-нибудь стоит, поблагодари мысленно меня. Его можешь использовать на кухне. Эти мужики усердно делают черную работу..." Какова сволочь! А? "...колют дрова, носят воду не хуже негров"... И все в таком духе: грязь, пакость, волчий вой.

Он вдруг резко повернулся к Мартынову:

- Ну-с, голубчик, каково-то у вас на сердце? Все-таки человека убили!

- Ничего на сердце, - ответил есаул, - спокойно.

В середине марта есаул стал двигаться по палате. Он часто усаживался у окна, из которого была видна часть Петропавловска и мачты стоящих в порту кораблей. Расспрашивал Машу обо всем, что видел за окном.

- Мне принимать губернию, - говаривал он шутливо, - мое добро. Василий Степанович хозяин бывалый, того и гляди, надует, из-под самого носа вулкан увезет...

Однажды он спросил Машу о Зарудном. Имя чиновника чаще других упоминалось в письмах. Где он? Не случилось ли и с ним беды? Он хотел бы познакомиться с Зарудным.

Маша обещала привести его.

На Зарудного легли многочисленные обязанности по снятию порта: Завойко сделал его своим ближайшим помощником до первого апреля, когда было назначено отплытие судов. Зарудный редко приходил домой. Носился по батареям вслед за Василием Степановичем, руководил описью имущества, наблюдал за подготовкой архивов и бумаг, накопившихся за много лет. Все время был с людьми, обескураженными приказом о снятии порта. "Как долго они будут находиться в море? - спрашивали встревоженные жители. - Нельзя ли, вопреки общим указаниям, захватить с собою хоть старинный мелодиум, купленный за большие деньги? Неужели нужно бросить и собаку, к которой привыкла вся семья?"

Зарудный уже как будто и забыл о своей душевной боли. Все потонуло в большом человеческом горе, каким явилась эвакуация.

Люди неохотно покидают насиженные гнезда. Неказистый дом, поставленный на обрывистом, холодном берегу, счастье, взятое с боя у нужды, у жизни впроголодь, у суровой, несговорчивой природы, дороги вдвойне.

И вдруг все рушилось, смятое, поваленное бедствием. Все, кроме вещей, нужных в дороге, упало в цене. На Камчатке мало людей, имеющих деньги, а для купцов обывательские дома, которые все равно не увезти, - сомнительный товар. Впереди бурный океан, неизвестная, необжитая земля, новая нужда, болезни детей, тяжелые переходы и неприятель, которому ничего не стоит потопить транспорты с женщинами и детьми в отместку за прошлогоднее поражение. Все это наполняло людей тревогой.

Люди осаждали дом и магазин купца Жерехова. По совету Завойко, Лука Фомич решил на старости лет отправиться в неизведанные края. Азарт молодости проснулся в жилистом, крепком еще старике. Повеселевший, говорливый, он проводил дни в магазине, вместе с приказчиками, с медлительной женой и сыном Поликарпом, который оставался еще на год на Камчатке. Жерехов распродавал остающимся жителям все, чего нельзя было увезти на транспорте. Торговал дешево, с какой-то лихой, не стариковской бесшабашностью.