Русский флот и внешняя политика Петра I

Вице-адмирал Крюйс в разговоре с Лави не скрыл, что, так как султан не отдаст России без боя Азов и Крым, царь постарается овладеть ими силой. «Государь пришел к этому намерению уже давно в целях сделаться на Черном море таким же могущественным, каким он уже является на Балтийском море. Он постарается заставить турок дать ему свободный проход через Босфор и Дарданелльский пролив, чтобы вести свою торговлю в Средиземном море. Если бы он мог успеть в этом намерении, то наш народ (французский - Е. Т.) мог бы, через порты Тулона, Марселя и другие производить в России через Азов выгоднейшую торговлю». Посол Лави проследил (в доказательство основательности своих слов), что из этой «отдаленной местности России» русские провенансы идут в Архангельск, где их скупают англичане и голландцы. Из Архангельска таким путем часть этих товаров попадает в Ливорно, а оттуда в Марсель, где они продаются «с выгодой»⁷. Ясно было, насколько эта выгода увеличится, когда французы будут получать южнорусские товары не через Архангельск и Ливорно и не из рук англичан и голландцев, а непосредственно в Азове, перевозя их оттуда в Марсель. Как много говорит историку этот документ! Ведь вся история франко-русских политических отношений в течение XVIII столетия, поскольку дело шло о Черном море, складывается из чередования двух главных течений: либо всеми способами поддерживать и защищать Турцию в ее борьбе против России, пока у турок есть какие-нибудь шансы на победу, либо, как только вооруженная борьба склонялась в сторону русской победы, - добиваться сближения с Россией, чтобы иметь надежду на коммерческое использование новых русских владений, отвоеванных у Турции. Эта смена установок имела место несколько раз. Пожалуй, заметнее всего она сказалась уже в конце XVIII в. после Кучук-Кайнарджийского мира, когда в министерстве Верженна французские торговые и политические круги очень заинтересовались возможностью использовать Херсон для сбыта французских товаров на юге России и в Крыму и когда прежняя непримиримо воинственная политика Шуазеля сменилась «миролюбивыми» тенденциями. Конечно, и воинственная и миролюбивая политика Франции на Леванте диктовалась лишь чисто тактическими соображениями, касавшимися французской торговли в странах, омываемых Черным морем, и в Архипелаге.

В петровскую эпоху мы видим то же самое: на турок надежда плоха, царь очень силен. Россия не сегодня-завтра опять завоюет Азов и, пожалуй, также и Крым; значит, надо пытаться частично договориться с Петром, но именно лишь частично, не идя на опасный союз с державой, желающей в конце концов прорваться в Средиземное море.

Путешествие царя во Францию в 1717 г. сильно обеспокоило англичан. Они боялись, что Петр, убедившись в том, что от Англии он не получит помощи в проектируемой им высадке в Швеции, круто повернет руль русской политики в сторону союза с Францией, а это окажется очень опасным для Австрии и не весьма безопасным для Англии. Ведь царь владычествуя над Россией и распоряжаясь, как хозяин, в Польше и почти на всем южном побережье Балтийского моря, держит в своих руках страны, из которых Англия и Голландия получают материалы, нужные для кораблестроения⁸. Из переговоров, которые вели англичане с русскими представителями во время путешествия царя во Францию, ничего не выходило: Петр твердо требовал от англичан помощи флотом в нападении на шведские берега. Джон Норрис и Витворт со смущением передавали лорду Сандерлэнду слова Шафирова: «Он (Шафиров - Е. Т.) говорит, что мы (англичане - Е. Т.) даем им много прекрасных слов (many fair words), но не предлагаем ничего реального или существенного»⁹.

Но не только англичане теперь, когда русский флот вырос в серьезную силу, боялись слишком большого преобладания России на Балтийском море. Очень и очень беспокоились также старые союзники Петра - голландцы. Они боялись не Карла XII, союзника Франции, да и не самой Франции, давно уже прекратившей поползновения на безопасность Голландии, а страшились линейных кораблей, стоявших в Петербурге и в Ревеле, заходивших в Ригу и Данциг, боялись многочисленных галер и большой русской армии, готовой сесть на эти галеры.

Правительство Голландии мечтало о скорейшем мире. «Штаты (Голландия - Е. Т.) с каждым днем все более и более ревниво (jealous) относятся к увеличению могущества и к планам царя, и они обеспокоены продолжением северных смут, влияние которых они на себе очень тяжело чувствуют», - доносили из Гааги английские представители Витворт и Катоган лорду Сандерлэнду 13 (24) сентября 1717 г.¹⁰