Русский Галантный век в лицах и сюжетах. Книга первая

И когда Петру открылась вдруг вся правда, что Екатерина, оказывается, длительное время изменяла ему с камергером Монсом, смешанные чувства овладели нашей героиней. Она втайне торжествовала, что ее кумир распознал, наконец, истинную цену ее счастливой сопернице, и над императрицей навис дамоклов меч. Каким же неистовым, беспощадным стал к изменщице разгневанный монарх! “Приступ гнева Петра против Екатерины был таков, что он едва не убил детей, которых имел от нее… Он имел вид такой ужасный, такой угрожающий, такой вне себя, что все, увидев его, были охвачены страхом. Он был бледен, как смерть, блуждающие глаза его сверкали. Его лицо и все тело, казалось, было в конвульсиях. Он несколько минут походил, не говоря никому ни слова, и, бросив страшный взгляд на своих дочерей, он раз двадцать вынул и спрятал охотничий нож, который носил обычно у пояса. Он ударил им несколько раз по стенам и по столу. Лицо его искривлялось страшными гримасами и судорогами. Эта немая сцена длилась около получаса, и все это время он лишь тяжело дышал, стучал ногами и кулаками, бросал на пол свою шляпу и все, что попадалось под руку. Наконец, уходя, он хлопнул дверью с такой силой, что разбил ее”.

Изучив хорошенько характер Петра, Анна понимала, каким страшным ударом стало для него предательство той одной, которой он доверял и называл “свет-Екатеринушка”. И ведь как в воду глядела, ибо сей адюльтер ускорил кончину императора. И она, Анна Крамер, осталась сиротой, обделенной большой любовью. И никогда уже не выйдет замуж, потому как мужей, Ему подобных, не встретит. Да и нет таковых на свете, не бывает! И она вновь и вновь винила во всем сладострастную Екатерину.

Но как сказал один из великих, “язык дан человеку для того, чтобы скрывать свои мысли”. Ничего подобного Анна не высказывала и не выказывала. Напротив, после смерти Петра она, казалось, еще теснее сблизилась с Екатериной, теперь самодержавной императрицей, оказывала ей теперь заметно участившиеся интимные услуги, принимала участие в попойках и кутежах, которые велись уже денно и нощно. И придворные стали примечать исключительное влияние этой сильной волевой фрейлины на слабеющую умом Екатерину Алексеевну. И сим не преминули воспользоваться, сделав Крамер невольной вершительницей судеб дома Романовых.

Честолюбивый сын конюха Александр Меншиков возжелал возвести на трон малолетнего сына казненного царевича Алексея, Петра, и стать при нем регентом империи. Говорят, что мысль эта была внушена ему австрийским посланником в Петербурге Игнацием Рабутином. Ведь его патрон, император Священно-Римской империи Карл VI, был крайне заинтересован в том, чтобы корона досталась юному Петру, поскольку тот приходился племянником его жене, Елизавете-Христине Брауншвейг-Вольфенбюттельской. В случае успеха Карл VI сулил Меншикову Козельское герцогство в Силезии, членство в имперском сейме и звание электора. Обещал также сделать все для того, чтобы заставить отрока Петра жениться на его старшей дочери Марии Меншиковой. Оставалось теперь самое трудное: добиться от Екатерины завещания, лишавшего российской короны ее любимых дочерей в пользу сына царевича, для чьей гибели она немало потрудилась. И хотя Меншикова и Екатерину связывала испытанная временем дружба, и это благодаря его, Меншикова, усилиям та взошла на престол, действовать самостоятельно он не решился. А посоветовал австрийскому императору “подарить 30 тысяч дукатов девице Крамер”, чтобы та все и устроила.

Анне претило такое щекотливое поручение, в ее глазах живо представлялся обезглавленный Алексей Петрович, в деле которого ей довелось сыграть столь неприглядную роль, но все-таки речь шла о… Его, Петра Великого, внуке! И уж слишком приманчиво высока была цена вопроса! “Завещание было составлено, – резюмирует князь Петр Долгоруков, – и, что здесь особенно занимательно, подписано от имени и по приказу Екатерины I ее второй дочерью Елизаветой, ибо сама Екатерина не умела ни писать, ни читать, обыкновенно приказывая подписывать свое имя какой-нибудь из своих дочерей”. Стало быть, сила убеждения Крамер была такова, что и цесаревна Елизавета собственноручно отказалась от претензий на трон в пользу своего племянника.