Русский гамбит генерала Казанцева

Бездарная экономическая политика очередного правительства того времени привела к тому, что в армии по несколько месяцев не выплачивали денежное довольствие. При этом закон строго-настрого запрещал военнослужащим заниматься иным, помимо службы, видом деятельности. Большая часть контрактников в гарнизонах не обеспечивалась жильем, ютилась по чужим углам, снимая квартиры. Если говорить без обиняков, к семьям офицеров и прапорщиков подкрадывались нищета и голод. Именно тогда в военторговских столовых и магазинах, например Владикавказского гарнизона появились… долговые «черные списки». Напротив каждой из сотен фамилий в них стояла сумма, переваливавшая за миллион рублей. Это были как раз те деньги, что задолжало военнослужащим государство. По словам помощника командующего 58-й армией по финансово-экономической работе подполковника Г. Дибиргаджиева, в июле 1997 года объединению, чтобы погасить все неплатежи, требовалось более 40 миллиардов рублей.

В таких обстоятельствах не только у «зеленых» новобранцев — у умудренных боевым опытом майоров и подполковников сдавали нервы. Некоторые офицеры стали злоупотреблять алкоголем. По войскам округа прокатилась волна самоубийств. Так, недалеко от штаба армии взорвал себя гранатой подполковник Валерий Булгаков. В квартире, что он снимал, сослуживцы обнаружили на кровати фотографию дочери. На обратной стороне карточки было написано: «Так, дочурка, надо. Ты меня потом поймешь». Военные юристы нашли и предсмертную записку подполковника Сергея Кулешова: «Жить больше не могу, потому что ничтожество. Не могу смотреть в глаза жене и сыну. Не хоронить. Сжечь, и пепел развеять, чтобы и следа не было». Капитан В. Маслов и прапорщик Р. Тобоев перед смертью ни о чем не написали, но нетрудно было догадаться, что и их тоже подтолкнула на самоубийство безысходность. К сожалению, список самоубийц Северо-Кавказского военного округа можно было бы продолжать и дальше. Ведь обстановка в войсках обострилась тогда повсеместно. А когда положение дел потихоньку стало выправляться, в августе 1998 года грянул дефолт, мгновенно во много раз обесценивший денежное содержание военнослужащих.

Солдат — товар незащищенный

И еще об одной напасти, обрушившейся в 1997 году на военнослужащих СКВО, вспоминает Виктор Германович Казанцев. В республиках Северного Кавказа — Дагестане, Северной Осетии — Алании, Кабардино-Балкарии — бандиты повели настоящую охоту за военнослужащими. Их захватывали в заложники, увозили на территории Ингушетии или Чечни, где либо продавали в рабство, либо требовали выкуп, либо, в лучшем случае, предлагали в обмен на содержавшихся в российских тюрьмах чеченских бандитов.

Вот что рассказал, например, по освобождении похищенный в октябре 1997 года прямо с полигона рядовой Роман Бутков:

«В тот день дул пронизывающий ветер. Пока рота готовилась к стрельбе, я по приказу командира взвода отправился на поиски дров для разведения огня в пункте обогрева личного состава. Увлекся сбором обломков мишеней и даже не обратил внимания на подъезжающий «уазик». А когда увидел перед собой четырех бородатых мужчин с оружием и в камуфляже, от неожиданности растерялся. Дальнейшие события воспринимались как в замедленной съемке — один из нападавших, презрительно усмехнувшись, нанес удар в лоб прикладом автомата. Вспышка огненных брызг — и я потерял сознание… Очнулся уже в каком-то селении в горах. Понял, что нахожусь в плену…

Там я стал работать на ферме у «хозяина». Он тоже носил бороду (позже узнал, что это — ваххабит). Следил за двумя быками и двенадцатью коровами, убирал навоз, давал скоту сено. Обращались ко мне так: «Эй, русская свинья! Иди сюда! Сделай то-то…» В сарае валялся мешок с «дробленкой». Сказали: «Это будешь жрать». Ел один раз в день. Сам готовил кашу. Во дворе стояла бочка с водой. Из нее пил. Спал в сторожке вместе со сторожем-чеченцем. Тот охранял коров, заодно и меня. Выходить за пределы фермы категорически запрещалось. Выходных у меня не было.

Несколько раз предлагали принять мусульманство. Я отказывался. Сначала убеждали. Вот, мол, один из ваших стал мусульманином, мы его женили, сейчас хорошо живет. Сказали, что для этого обрезание надо сделать. Дали тетрадь с сурами из Корана: «Это прочтешь». Но я упорствовал. И тогда начали бить. Приходили втроем. Пинали ногами. Однажды сломали руку. Лечил себя сам, шину сделал — палку наложил и веревкой обмотал. Потом стали избивать каждый день. Лицо опухло от ударов. И так продолжалось до июля, почти десять месяцев…

Затем у меня забрали лохмотья. Дали нормальную одежду и отвезли в Грозный. Новый «хозяин» относился ко мне по-человечески: не бил, кормил хорошо. Тогда же снял меня на видеокамеру и обнадежил, что скоро отпустит домой. Я, конечно же, не поверил. Думал — останусь здесь навсегда. Даже начал учить чеченский язык. Жил в пристройке дома вместе с сыном хозяина. «Джигит» постоянно ходил с автоматом и сразу предупредил: если попытаюсь бежать — пристрелит.