Русский город Севастополь. Книга вторая

Перейдя через пересыпь, рота стала быстро взбираться по крутой тропе. Приходилось сторониться. Навстречу рабочие несли раненых в носилках. Они шли нескончаемым потоком. Павел заглянул в одну. Увидел окровавленную кучу тряпья. Тут же отвернулся. Больше не смотрел. Носилки все шли и шли.

– Скорее! Скорее! – Встретил их Тотлебен. – Расчищайте амбразуры!

Впереди на возвышенности за Лабораторной балкой все было затянуто дымом. В этом дыму вспыхивали красные огоньки и вскоре на бастион прилетали ядра или бомбы. Ядра врезались в насыпь, поднимая фонтаны песка и камней, разрывая на части людей, попадавшихся на их пути. Бомбы лопались, разнося смертоносные осколки.

– Не дрейфь, пяхота! – кричали моряки, лихо управляясь с пушками. – Сейчас мы их заткнём!

Вдруг земля под ногами у Павла взбрыкнулась. Его подбросило, кувыркнуло. Он больно грохнулся грудью оземь. Сверху навалилось что-то тяжёлое, придавило намертво. Дыхание перекрыло. Не пошевелить ни рукой, ни ногой. Темнота в глазах. Ничего не слышно. Кто-то вцепился в правую руку и сдавил со всей силы, будто пытался отодрать мясо от кости. С дрогой стороны чья-то нога била Павлу в бок. Ребра трещали. Он пошевелил головой и едва мог вздохнуть. Правая рука онемела. Каблук бил и бил под ребра, не давая потерять сознание. Господи, – мысленно взмолился Павел, – дай же ему или мне умереть поскорее! И сразу же удары стихли. А дальше…. Павел смирился с мыслью, что это конец, и он ничего не сможет сделать. Сознание уплывало. Земля ещё подрагивала, но тяжесть, сдавившая его, как в тисках становилась все меньше. Он, как будто растворялся в земле….

Вдруг металлический лязг привёл его в чувство. Лопата вгрызлась прямо под его лицом. Ещё бы вершок – и срезала нос. Голова приподнялась вместе с землёй. Дохнуло свежестью. Павел судорожно глотнул воздух с каким-то странным визгом.

– Живой! – раздалось издалека, с того берега реки, откуда-то с неба…. – Живой!

***

Павел пришёл в себя окончательно, когда почувствовал, как ему в лицо плеснули холодной воды. Сильно болели ребра слева. Правая рука не слушалась. На зубах скрипел песок. Он машинально потянулся к кувшинчику, набрал в рот холодной воды, выплюнул горечь вместе с песком. Глаза резало. Он промыл их. Так-то лучше.

– Ваше благородие! Слышите?

Перед Павлом возникло расплывчатое лицо Самылина. Наконец взгляд сфокусировался. Появились звуки. Все ещё грохотали пушки.

– Что? – спросил Павел, как будто очнулся.

– С воскресеньем! – пошутил Самылин.

– Что было?

– Да, так. Бомба в пороховой погреб угодила.

– Желобов где?

– Унесли.

– Живой?

Самылин с сожалением покачал головой.

– Еле пальцы разжали. Он в вашу руку вцепился, как будто с собой уволочь хотел.

– Много народу убило?

– Кто же считал? Наверное, больше сотни. Иных так разорвало – пойди собери. Передняя стена вся в ров упала.

– А штурм начался?

– Пока не слышно. Да уже канонада смолкает. Наши им показали, как стрелять надо. Давайте, я лучше вас на квартиру отведу.

– А Тотлебен?

– Подполковник? – Самылин вытянул шею, поглядел по сторонам. – Да, где-то бегает. С ног его сбило взрывом, так, он тут же поднялся – и вновь командовать сапёрами.

– Это хорошо. Но я никуда не уйду. Я нужен Эдуарду Ивановичу, – упрямо сказал Павел.

Он попытался подняться. Ноги тут же подкосились. Перед глазами все поплыло и закружилось.

– Нет, так не пойдёт. Только мешаться будете.

Самылин подхватил Павла под плечо и повёл к дороге.

– Эй, милостивый государь, куда путь держишь? – крикнул матрос, завидев телегу с ранеными. Приземистая гнедая лошадёнка еле тащила воз. Рядом широко вышагивал высокий мужик с пышными усами в заношенной матросской бастроге. На голове старая матросская шапка.

– Маняшка, место есть для ахфицера? – кинул он через плечо.

– Есть, тятя, – звонко ответила девчонка лет семи в беленьком платке и синем сарафанчике. – У меня, тут, с краюшку можно пристроить.

– Вот, чудак, ты чего ребёнка таскаешь с собой? – разозлился Самылин, усаживая Павла на уголок телеги. – Не видишь, что творится?

– Не ругайся, дядя, – строго осадила его девочка. – Мне тётка Глаша за ним смотреть наказала.

– Ох ты, беда белобрысая, чего тебе за тятей смотреть?

– А то, чтоб он не пил. Спустит все деньги на вино, что потом есть будем?

– Ладно, трогай! – приказал Самылин.

Телега заскрипела, покачиваясь на ухабах. Ядра на излёте рыхлили землю на склоне и скатывались к дороге. Пятеро раненых, все в кровавой одежде, кое-как перевязанные тряпками, лежали на подстилке из сена. Двое офицеров были без сознания, а может уже отдали Богу душу. Один солдат с раздробленной рукой слабо постанывал. Ещё двое матросов лежали тихо. Девочка сидела на краю телеги, свесив босые ножки. Прижимала к себе жестяную солдатскую манерку. Заслышав стон, она опускала в широкое горло манерки тряпочку и смачивала солдату губы.

Голова у Павла ещё гудела, и он не до конца понимал, что творится кругом. Но эта маленькая девочка…. Боже, что она тут делает? Какой безумный художник пририсовал её на этой картине?

– Ты не боишься? – спросил девчушку Павел.